Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Двадцать пятого января народ Греции вернул себе достоинство. За пять месяцев, что минули с той поры, мы стали первым правительством, которое дерзнуло возвысить голос, говоря от имени народа, и сказало твердое «нет» губительной иррациональности программ нашего спасения и продлению срока их действия. Мы ограничили «Тройку», загнали ее обратно в брюссельское логово; мы впервые задали на заседаниях Еврогруппы сложный экономический вопрос, на который у кредиторов не нашлось внятного ответа; мы поведали миру о гуманитарном кризисе в Греции, порожденном преднамеренно рецессионной политикой; мы убедили наш народ и постарались убедить народы других стран в том, что демократия способна существовать в пределах валютного союза, где до сего дня доминировал страх.

Прекращение бесконечной и саморазрушительной политики жесткой экономии и реструктуризация государственного долга Греции – таковы были наши основные цели. Эти же цели являлись главными мишенями для наших кредиторов. С того момента, как победа на выборах превратилась в неизбежность, наши противники всячески стимулировали банковскую лихорадку и планировали рано или поздно закрыть греческие банки. Ради чего? Чтобы унизить наше правительство, принудить нас к жесткой экономии, заставить подписать соглашение, которое не предусматривает никаких обязательств с их стороны по поводу четко оговоренной реструктуризации долга.

Ультиматум от 25 июня стал оружием, угрозой применения которого они рассчитывали добиться своего. Народ Греции сегодня вернул эту угрозу тем, кто ее выдвинул, пускай местные олигархические СМИ сутки напролет старались вселить страх в сердца людей.

Наше «нет» – это громкое и твердое «да» демократической Европе. Мы отказываемся от дистопического представления еврозоны как железной клетки для народов Европы. Мы говорим «да» такой еврозоне, где перспективы социальной справедливости и общего процветания доступны всем европейцам.

Когда я вышел на площадь Синтагма, люди вопили от восторга. Гордый греческий народ сделал выбор – и справедливо торжествовал. В ночном воздухе витали предвкушение и уверенность. Молчание Алексиса внушало тревогу, но я отказывался верить в то, что Максимос удалось изолировать от пьянящей атмосферы конструктивного неповиновения. Конечно, думалось мне, дух победы проник и туда, затронул сердца людей, ведь они, в конце концов, тоже когда-то учились делать политику на площади Синтагма. Но все же, когда я вошел внутрь, Максимос показался мне стылым, как морг, и тихим, как кладбище.

Против народа

Министры и функционеры, с которыми я сталкивался в Максимосе, выглядели потрясенными, а мое присутствие явно их смущало, как если бы они только что потерпели крупное поражение на выборах. Алексис находился у президента в соседнем дворце, он примет меня позже, сообщил секретарь премьер-министра; поэтому я прошел в конференц-зал и сел с другими министрами, наблюдая на телеэкранах свежие результаты подсчетов. Когда вспыхнули итоговые цифры – 61,31 % «против» при явке 62,5 %, – я вскочил и победно вскинул руки, а потом вдруг сообразил, что я единственный в зале, кто празднует^[323].

Дожидаясь возвращения Алексиса, я прочел текстовое сообщение от Нормана Ламонта: «Дорогой Янис, поздравляю! Это знаковая победа. Теперь им придется вас послушать. Удачи!» Ну да, подумал я, они будут слушать, но при условии, что нам найдется, что сказать. Мало-помалу мне в глаза стали бросаться мелочи, которые я прежде не замечал. Мужчины соблюдали официоз СИРИЗА и напоминали бухгалтеров. Женщины оделись как на государственное торжество. Когда ко мне присоединилась Даная, я понял, что мы не просто единственные счастливые люди в этом зале – мы также единственные, кто пришел в джинсах и футболках. Отчасти походило на то, будто мы угодили в один из тех научно-фантастических фильмов, где коварные инопланетяне тайно вселяются в тела землян.

Наконец Алексис приехал и через полчаса обратился к народу по телевидению. Две ключевые фразы в его речи содержали намек на последующие действия. Одна исключала полный разрыв с «Тройкой»; из другой следовало, что он попросил президента немедленно созвать совет политических лидеров страны. На следующее утро после их сокрушительного поражения лидеров «троечного» ancien regime позвали за стол переговоров.

– Он раскалывает СИРИЗА и готовит коалицию с оппозицией, чтобы принять помощь от «Тройки», – сказал я Данае.

Пришлось прождать еще полтора часа, пока Алексис встречался с Сагиасом и Рубатисом.

В его кабинет я вошел уже после 1:30 ночи. Алексис с порога огорошил меня словами, что мы все испортили^[324].

– Я так не считаю, – решительно возразил я. – Ошибок, конечно, хватало, но в ночь такого триумфа мы обязаны радоваться результату.

Алексис спросил, не возражаю ли я против присутствия Димитриса Цанакопулоса, юриста при канцелярии премьер-министра.

– Нисколько, – ответил я. – Даже хорошо, что будет свидетель.

По всей видимости, разговор предполагался непростой.