Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока

22 Как контролировать свою семью

После сорока – чем дальше, тем больше – я начала чувствовать себя так, словно взломала шифр ко многим частям своей жизни. Как ни парадоксально (я недавно провела четыре дня в Москве, выступая перед русскими матерями), сфера, в которой я испытываю больше всего трудностей, – это воспитание детей.

Сейчас, когда мои дети стали старше и самостоятельней, должна ли я по-прежнему влиять на них или уважать их предпочтения и не вмешиваться в их жизнь? Порой у меня вызывают оторопь всякие мелочи: заставлять младшего сына попробовать яичницу, которую он терпеть не может, или не надо? Переводить одного из близнецов в класс к брату, если учитель там лучше, но сам брат категорически возражает?

Есть и более серьезные проблемы. Когда дети были младше, я думала, что мы будем часто переезжать, в том числе в Америку. Но ни они, ни муж не желают даже менять квартиру. Если я поднимаю тему переезда в другую страну, все, включая Саймона, решительно протестуют. Я могу быть в своей семье полновластной царицей, но когда четверо выступают против одного…

Тот факт, что я – беспомощная эмигрантка, не способная помочь ребенку с домашними заданиями для четвертого класса, нисколько не облегчает мое положение. Ради повышения своего статуса я взяла Фасолинку на книжный салон – огромную ежегодную ярмарку, проходящую на окраине Парижа. У моего французского издателя там свой стенд. Они запланировали для меня двухчасовую автограф-сессию. Увидев воочию моих почитателей, Фасолинка наверняка будет впечатлена.

Мы с ней уселись за узким длинным столом вместе с другими писателями. Возле меня высилась стопка моих книг и табличка с моим именем.

Моя соседка слева – франкоязычная африканка – продвигала свою книгу воспоминаний. Справа сидел известный французский диетолог. Перед ними выстроилась длинная очередь из читателей.

Ко мне иногда тоже кое-кто подходил: чтобы спросить, где здесь туалет. За два часа никто не купил мою книгу и не попросил у меня ее подписать. Я не возмущалась, понимая, что в жизни бывает всякое, но Фасолинка была в шоке. Она не просто так захотела пойти на ярмарку со мной и сидеть со мной рядом.

– Что, совсем никто не хочет читать твою книгу? – шепотом спросила она меня.

Она понятия не имела о том, какой у меня статус за пределами семейного круга. Сейчас я увидела в ее глазах выражение, говорившее о том, что в реальном мире я неудачница. Попытки переубедить ее ни к чему не привели.

Я не единственная, кто чувствует, что не имеет никакой власти над своими домашними. Моя подруга Флоренс, мать троих детей, сравнила свое семейство с медузой: ее можно слегка подтолкнуть в том или ином направлении, но приказывать ей бесполезно.

Мои дети по-прежнему отказываются ездить в американский летний лагерь, но Америка проникла в их жизнь другими путями. Мой неамериканский муж открыл для них фильмы братьев Маркс, которые я сама раньше не видела. Теперь они ходят по квартире, держа в пальцах воображаемые сигары, и распевают: «Что бы это ни было, я против».

Даже если они не разделяют все мои интересы, я стараюсь разделять их. Я провожу довольно много времени за просмотром футбольных матчей. Я даже не дергаюсь, когда они называют соккер «футболом». Когда мой младший сын заявил, что ему «грустно, что Самюэль Это’о стареет», я поняла, что речь идет о камерунском нападающем, которому чуть за 30.

– Как называлась команда, которая вторглась в Мозамбик? – недавно спросил он.

– Португалия. И это не команда, а страна.

Я владею своего рода мягкой силой, основанной на жизненном опыте и догадке о том, что у меня есть некоторая мудрость. Но даже эта сила часто подвергается испытаниям. Перед вступительным экзаменом в двуязычную среднюю школу Фасолинка явно нервничала.

– А вдруг я не поступлю? – спросила она меня.

Я поняла, что пора продемонстрировать ей свою взрослость, сказать что-то обнадеживающее и успокаивающее. Но ее не проведешь, поэтому мои слова должны быть правдивыми.

– Ты хорошо подготовилась, – ответила я. – Но даже если ты не поступишь, мы это переживем.

– Не это я хотела от тебя услышать, – сказала она.

– А что? «Ты обязательно поступишь»? «У тебя все получится»?

Она скептически усмехнулась. Я опять промахнулась.

– «Неважно, поступишь ты или нет»? – предположила я.

Фасолинка окинула меня взглядом, в котором читалось то ли презрение, то ли отвращение. Все мои реплики оказались сродни броскам в баскетбольную корзину: я кидала мяч снова и снова, надеясь, что хотя бы раз попаду в цель.

Мы подошли к школе, когда меня осенило.

– Просто будь собой! – сказала я. – Повторяй про себя: «Со мной все хорошо. Я – это я».

– Ты говоришь мне все это только потому, что ты – моя мама, – справедливо заметила она.

Тогда я просто спросила:

– Ладно, скажи, что ты хотела от меня услышать.

– Что бы ни случилось, с нами все будет в порядке.

– Но я же примерно это тебе и сказала!

– Знаю.