Взрывная Шипучка

— Не, сегодня быко-стриптиз. Просто Пашка, который в этом костюме скачет, тоже свалился, видимо, грипп какой-то. А Гуся…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Добрая душа?

— Скорее коммерческая. Платят вечерники хорошо.

Выдвигаю себе облезлую табуретку и сажусь ближе к кровати.

— Вечерники?

— Ага, те, кто вечернюю развлекательную программу заказывает.

— И много заказов?

— Ну, если вы взглянете, как мы живем… — она обводит руками пространство. — Станет очевидно, что не особо.

— Суп будешь? — переключаю ее внимание. Сейчас не время читать лекции, что есть и нормальная работа, в тепле и без ростовых кукол.

— Вы привезли мне суп?

— И апельсины, — многозначительно приподнимаю брови.

— Боже, какое благородство, — закатывает она глаза, а на губах расцветает маленькая улыбка.

Мы сидим друг напротив друга и едим на весу. Тарелки поставить некуда, а гнать девчонку на кухню не захотелось. Вдвоем на тех пяти метрах мы точно не развернемся. Майя работает пластиковой ложкой со скоростью света и становится очевидным, что она сегодня не ела. Потом тянется к рису с овощами, которые ждут своей очереди на полу, и поглядывает на меня, словно ища одобрения своим действиям.

Я делаю тоже самое: тянусь ко второму контейнеру и раскрываю его. Майя кидает прищуренный взгляд на картошку со стейком в моих руках и прикусывает губу.

— Поменяемся? — предлагаю я.

И, клянусь, лучезарнее улыбки я ещё не видел.

— Ах! А! А-а-а! — раздается прямо над нами.

Я в ужасе задираю голову, чтобы проверить, не почудилось ли. Словно мне в ответ раздается стук кровати о стенку.

— Что это?

— У нас очень активные пенсионеры сверху, — хихикает Шипучка.

— Пенсионеры? Да не могут они…

— Вам лучше знать, — беззаботно пожимает плечами голубоволосое чудо.

— Ах ты, козявка! — выбрасываю свободную руку и хватаю голую щиколотку, выглядывающую из-под одеяла.

Пальцы сжимают горячую кожу кольцом, вызывая будоражащие фантазии. Отставляю в сторону контейнер с едой и медленно, осторожно стягиваю девчонку с кровати прямо на пол. Она визжит, старается сохранить баланс и не уронить то, что держит. Я забираю из ее рук контейнер и нависаю сверху. Мои руки сжимают тонкую талию, пальцы оглаживают выступающие ребра, а пульс стучит в висках.

— Рано записала меня в пенсионеры, — хрипло выдаю я.

— Я болею, — выгибается в ответ на мои поглаживания.

— Я как раз собираюсь измерить тебе температуру, — наклоняюсь ближе к карим глазам, почти чувствую жар, исходящий от нее.

Конечно, ничего сейчас не будет, но отказать себе в кратком удовольствии и не коснуться ее губ — не могу.

Глава 16. На смертном одре

Майя

Смотрю на темные изогнутые ресницы, зрачки, заполнившие серую радужку, и думаю только об одном: боже, у меня ужасно сухие губы!

Сейчас он коснется их, а там — потрескавшаяся земля пустыни Сахара. И все, момент испорчен! Нервно провожу языком по ним и шумно сглатываю. Эти манипуляции не укрываются от Медведя, он опускает взгляд на мой приоткрытый рот, его густые ресницы почти касаются щёк, и голову посещает ещё одна дурацкая мысль: не должно быть у мужчин таких ресниц, это просто противоречит закону природы!

Пальцы на талии собирают ткань длинной футболки, бедра оголяются, и я чувствую под собой жёсткий холодный пол. Но это совсем не помогает охладиться, напротив, меня снова окатывает волна жара. Щеки пылают, губы горят от прожигающего взгляда. Сердце… то и вовсе вышло из чата, оставив лишь тянущее чувство внизу живота и мурашки, разбегающиеся по телу.

Не выдерживаю засухи во рту и вновь облизываю губы. Не как призыв к действию, а просто как жизненная необходимость. Но, тем не менее, этот маневр становится спусковым крючком. С глухим рыком — точно Медведь! — Влад припадает к моему рту. Сначала просто напористо прижимается к губам, затем захватывает нижнюю и мягко сжимает.

Изо рта вылетает тихий стон. Боже, это на грани. Слишком мягко, слишком аккуратно, слишком хорошо. Еще одно едва уловимое движение губ и в его плену верхняя. Мамочка!

Приподнимаюсь на локтях, чтобы немного податься вперед и углубить поцелуй, но Влад пресекает эту инициативу. Снимает одну руку с моей талии и кладет ладонь мне под голову, уберегая от жесткой поверхности пола. Сам перемещается чуть вверх и захватывает все пространство надо мной. Теперь я в плену: в его руках, под ним, под прицелом.

Сердце вернулось и застучало во всех органах разом. Ещё одно лёгкое касание губ. И ещё. Я умираю. Точно. Это предсмертная агония, сейчас мозг прекратит свое функционирование, и в мир иной я захвачу только это последнее воспоминание — самый лучший поцелуй.

Кладу ладони на его широкие плечи, медленно путешествую к сильной шее, забираюсь пальцами под его футболку. Приоткрываю губы в надежде получить больше, кончиком языка очерчиваю его верхнюю губу, выпускаю стон, который рвется наружу. Но Влад тут же отшатывается.