Читаем Взвихрённая Русь – 1990 полностью

«Дана сия расписка тов. А. в том, что она в ночь с 18 на 19 мая, согласно циркуляра главполитпросвета о том, что дети — цветы будущего, — Колотилкин одобрительно хлопнул по газете пальцем, — отдалась мне через изнасилование во ржах, на Перепелином току, что у Птюшкина болота. В чём и расписуюсь. Членский билет № такой-то».

Он сказал ей дополнительно ещё, что в жалобе на него можно идти до самого Калинина.

Но комсомолка, решив, что это будет слишком далеко, и зная, что у нас на местах крепко сидит революционная законность, обратилась в суд…»

— Вот, балабончик, пожалуйста… Суд! — торжествующе пальнула Алла. — Гордые девушки идут вон в су-уд…

— А у нас девушки не только гордые, но и умные. Какой ещё нам суд? Май. Цветёт шиповник. Самый клёв у карася!

— Ну разве что ради карася…

И Колотилкин закрыл ей рот французским поцелуем.


И гревшее их одно одеяло вспотело, в истоме ссыпалось к ногам…

13

Не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда.

Писание. Иов. 5, 6.

Ай, ай, месяц май. И тёпел, да холоден!

Изо дня в день наполаскивали одурелые дожди.

Такой сыри не знали столичане.

Колотилкин совсем не выползал из дачи. Утром поможет Алюне закрутиться бигудёшками, подкормит ломтиком сыра с пустым кипятком, проводит за калитку в партшколу и под окно.

Не шелохнувшись, пенёчком веки вечные сидел напару с Далем.

За неспешным чтением нравилось по временам блаженно воззирать на бесконечное занудное козье ненастье. Лихие стрелы капель с глухим оханьем ломались о стекло, размазывались, сплющенно слезали книзу.

И в этой вечно сыплющейся сверху гнили он увидел знак. Если уж люди не в силах надёрнуть порядок на землю, так само небо взялось смыть коросту с земли!

Эта корявая, туманная мысль показалась ему чопорной, крайне крамольной, отчего он по привычке слегка трухнул, огляделся, не подслушал ли кто, что он распозволил себе тут накумекать. Но в доме никого не было, он успокоился.

Однако он уже не мог переступить через эту мысль о неспроста льющихся дождях беспросветных, уже невозможно было выковырнуть её из башки. Он привык, притёрся к этой мысли, она властно легла в нём, как ком золота в потайном кармане.

«ГОРБЪ м. всякая выпуклость на плоскости, — рассеянно читал Колотилкин, — особ. округлая и пологая; природный наростъ, кочка на хребте верблюда, индийскаго быка ипр.; болезненное искривление позвоночнаго столба у человека, отчего образуется уродливая выпуклость на спине, а иногда и на груди. // Говоря о труде, работе, спина; гнуть горбъ, гнуть спину, работать. Намять кому горбъ, побить. // Горбъ, въ знач. горбыля, крайняго вдольнаго срезка съ бревна, оболо́нокъ, оба́полокъ. Баринъ говоритъ горломъ, а мужикъ гopбомъ, работаетъ, кланяется, а его бьютъ. Добывай всякъ своимъ горбомъ. Живи всякъ своимъ добромъ, да своимъ горбомъ. Достаютъ хлебъ горбомъ, достаютъ и горломъ. Горбокъ, а горбокъ, подай денегъ в оброкъ! Мужикъ не живётъ богатъ, а живётъ горбатъ, отъ трудовъ. Воръ не бываетъ богатъ, а бываетъ горбать, отъ побоевъ. По горбу-то всякъ, а подъ губу (по сердцу) никто. Своимъ горбкомъ, своимъ домкомъ да своимъ умкомь, жить. Что больше кошку гладишь, то больше она горбъ деретъ. Тот щеголекъ, у кого на носу горбокъ. Горбы мн. въ шулерск. картеж. игре, почти то же, что коробокъ, но вся колода делится на два разряда, одинъ выгибается горбами вдоль, друг. поперекъ карты…»


Гм… Занятно, занятно… Только что же это? Нам пели, Горби — ласковое прозвище там, в заграничье. А чего ж тогда Горби так похоже на горбы? Простое созвучие?

Колотилкин тоскливо, длинно думает.

Дождливая скука сама разворачивает перед ним словарь на новой странице.

«РЫЖИЙ, красный, огненный, смесь цветовъ: краснаго, желтаго и бураго, разныхъ теней и оттенковъ… Съ рыжимъ дружбы не води, съ чёрнымъ въ лесъ не ходи. Рыжий да красный, человекъ опасный. Рыжихъ и во святыхъ нетъ… Рыжка, кличка рыжей собаки…»

«РЫЖИТЬ кого, бзлч. ярс. кстр. рвать, тошнить, нудить, гадить, заставить скинуть съ души. Его рыжитъ спохмелья (рыгать?)».


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее