Взвихрённая Русь – 1990

Колотилкин зверино схватил Аллу за руку и, чертыхаясь, напоказ, вызывающе потащил через весь балкон к выходу.

11

Если ваша совесть мешает работе, то что-то надо менять.

А.Рас

Вприбежку она еле поспевала за ним.

— Я в полном отрубе от такого члена… — растерянно шептала Алла. Будто всё это несла именно она и теперь винилась.

— Что отруб!? Что отруб!? — рявкнул в коридоре Колотилкин. — Это ж его хлопотами горячими!..

Он припал боком к подоконнику. Перекинул последний листок со своими записями. На свежем чистом блокнотном листе припадочно закружил витки букв.

Первому секретарю обкома КПСС

тов. Тупикину-Царькову М.С.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу исключить меня из рядов КПСС. Пока в политбюро восседают такие, как Лигачёв, считаю несовместимым своё пребывание в партии.

5.05.1990. Суббота.

Алла заглянула поверх плеча. Прочитала.

— Нe тупи! — Указательным пальцем, как крюком, она резко приподняла колотилкинский рукав рубашки, отдёрнула красный стержень от бумаги. — «Чего только не приходит в голову, когда она пустая!» Да эта твоя мутотень дремучей той, настольной… Когда я впервые пришла к тебе на приём в райком… Тогда… в легендарный ленинский субботничек…

— У тебя застарелая, невысказанная претензия по тому приёму? — жёлчно резнул Колотилкин.

— Нет, пан… За горячий настольный приём незабываемый, разумеется, большое спасибо. Но ахинеи хватит. Ну, уйди завтра один Лигачёв, выскочит другой такой же. В политбюро, как в футбольной команде, всегда одиннадцать. И ничего не изменится. Тут дело глубже. Какая команда, такой и капитаник…

— «Капитан знает всё, но крысы знают больше!» И это мы виноваты, что нами, как мячом, крутят лигачёвы. Всю жизнь мечтал живьяком послушать какого-нибудь шишкаря. Послу-ушал… Даже не стал отвечать! Это же по его указке уничтожили в Колпашеве могилу жертв большевизма! Трупы по реке плыли!.. Тру-упы!.. Ка-ак дальше жить? Разве можно засыпать спокойно, когда знаешь, что за тебя всё решают пустейшие карлики с кругозором ленинской кухарки? «Ареопаг мудрости»! Лапшедром! «Страна лжи, корабль дураков». Сла-адкое утешение! Ты можешь мне объяснить? Как калека умом, как профнепригодный — так обязательно «труженик Кремля». По-че-му? Неужели оскудела земля русская?

— Ой лё! Просто к власти дорвалась Тупость. И Ум вперёд себя она не пустит.

— Что же это за властюра, которая держится танками, сапёрными лопатками, газами? Армию науськивать на свой безоружный народ?!

— А как же иначе удержаться тому же политбюро?

— Тоже Боженька дал… Что, по-твоему, это политбюро? Нерушимый союз нулей? Союз верных и не очень верных ленинцев? А какой спрос с нулей? С того же Лигачёва? Пустая бочка. Летит с горы, гремит. Ну лети себе, разбивайся. Так не она разбивается. Гибнут под ней — возьми Тбилиси! — женщины беременные, подростки, старики. Невинные люди! А смертоносный балаболка за стенкой учит, как строить ту жизнь, о которой понятия не имеет. Любой же ребёнок толковей этого члена, очень и очень скромного разумом. Теперь я понимаю… Теперь я не удивляюсь, почему мы нищие. Теперь я не удивляюсь, почему у нас гражданская война… почему у нас развал… почему мы на грани голода… Зная село лишь по цэковскому спецраспределителю, Лигачёв заправляет сельским хозяйством всей страны! Всей! Вот мы и на грани. Мы! Но не они! — пистолетом наставил в окно руку с вытянутым вперёд указательным пальцем. Вдали видна была чёрная вереница бронированных мерседесов. — Фесиваль «Правды»! Прибыл сам со свитой!?

— Горбачёв здесь?

— Да вроде… Тут и исправно путающий Пушкина с Тютчевым заправский кремлёвский рифмач Лукьянов.[43] Тут и живой идеологический труп Медведев. Деда Щукаря-сибиряка ты уже слыхала! Полный букетик. Только не понимаю, чего они в броневиках ездят? Народа боятся? Так ты делай так, чтоб не бояться. Да и вообще, кто их тронет? Кто станет руки марать? Были б бриллианты… А то, пардон, старые мешки с говном! Что в броневиках-то возят? Что?

Алла усмирительно приложила палец к губам:

— Подизус, не шали. Спустил благородные пары и умолкни. А эту глупь, — постучала по заявлению, — лучше оприходовать. Надёжней будет.

И с постным лицом — неохота, но надо! — она взяла его заявление. Так строгая учительница на экзамене забирает у нерасторопного ученика шпаргалку. Сложила вчетверо, безо всякого горения порвала и со вздохом опустила в урну у стены. И даже ладошкой об ладошку брезгливо чиркнула. Прах колотилкинской галиматьи отряхнула.

— Что ты сделала? — устало буркнул он.

— А разве ты не видел? Для тебя же вся стараюсь. Сам кричишь, мы на грани голода! А жирный кусяру швыряешь от себя.

— То есть?

— Сорвёшься с первого — привилегии-то тю-тю-ю!

Колотилкин захохотал.

У него никогда не было сил злиться на Аллу.

Ему вспомнилась расхожая байка и он с тоской продекламировал: