Читаем Взвихрённая Русь – 1990 полностью

— У нас скорей сбрешут, чем оттуда. Как желается правду узнать, лови забугорье. Я старый забугорщик, знаю, что пою. Вот на этот комсомольский подвиг наши отмолчались. Значит, заключаю, попадание стопроцентное. Ладно… Дальше — круче! Показамши себя в комсомоле, двинулся наш Мишуля верховитъ в Ставрополье партией. А надо знать, в Ставрополье курорт на курорте, курорт курортом погоняет. Кремляши оттуда не выползали. Сумей классно услужить и ты на кремлёвском коне! Однажды на воды к нему в вотчину заплыли Андропов и Суслов, или ещё кто в калошах. У кого печень, у кого ещё какая хренотень в боку киснет. Наш без мылки влез знамши куда и вылез уже в Кремле. «Кремлёвский прынц»! Знаток села! Разрабатывал продовольственную программу Еcececep на период до I990 года. Плюс меры по ейной реализации. Чувствуешь связку? Хрущик до восьмидесятого. А этот подхватывает эстафетную палочку изобилия, тащит до девяностого. Обещал по семьдесят кило мяска на рыльце! А!? Притащил к голым, к развратным полкам. Иного финиша нe могло и быть. Что там, в программе, лично горбачёвского, знает один ветер. Но ветер знает и то, что строгали её журналисты-мальчики, видевшие село лишь в кино. Как же ей не накрыться с головкой медным тазиком?

— А читал кто её народу?

— На чтение очень большой ум надобен?.. А помнишь?.. Понастроили по Москве на площадях ярмарочные городки. Поразукрасили. Ну, белокаменная, берегись! Задавим изобилием! Готовься к обжорству, к сытой смерти! А дело скатилось к голодной… Балаганишки с площадей тихохонько посмели долой с ненастных глаз и на всех одну оставили заветную мечту. Ах, кабы дожить до заплёванного брежневского застоя! Ах, кабы… Как ни тоскливо было при двубровом орле, а колбаса, случалось, всё-таки залетала по временам в магазины. А теперь, при перестройщике горячем, колбасу приличную можно поймать только в иностранных фильмах и на наших картинках. Закормил до блевотины! И спокойно, степенно передал палочку изобилия Егорке. Маши, Егорий! И второй человек в партии запузыривает ныне сельским хозяйством. Вот намедни в Швецию выскакивал.

— И?

— Да-а, докладает нам Егорий, кругом изобилие. Но ихнейскую систему мы не можем принять. Там, дорогие товарищи, капитализьма! Там западная, понимаете, демократия! Нам, понимаете, очень даже не подходить!..

— Убиться не встать! Да!.. Хорошо так про демократёшку лалакать, отдельно от народа кормясь из спецраспределиловки. Да на хераськи мне их западная, северная, южная или там юго-западная демократия? В брюхо разве гнилуху систему или северо-восточную демократию запихиваешь? Взрежь любого нашего всецарька и загляни, чего у него в брюхе? Нашего пролетарского ливерпуля там не увидишь. Всё импортняк! А на брюхе что? Одежда? Всё ж гады импортное таскают. А нам дать то же идеология, понимаете, очень даже не дозволяет! Где таких козлов разводят для цэков?

— Места знать надо… Этот питомничек закрытый…

— У головки всё сокрыто от народного глаза. На народные денюшки знай тольк бухают себе дворцы, санатории, дачи… Перед кем там ген пел? Мы уже сделали одну революцию в семнадцатом, всех поделали нищими. Кой да кто — понимай, аппаратчики! — выплыл.



— Те-то выплыли…

— И такую, говорит, революцию мы не согласные делать в повторности. Не жалам мы у самих у себе привилегийки отсекать, не жалам всех снова делать нищаками. Открытым текстом было возговорено: «У нас привилегии есть и будут только по закону».

— Ты читал этот закон?

— Как и ты. У них законы неписаные. Что я ни ворочу, всё в законе. А ты про то и подумать не моги. За одни думки под статью свалят… Поёт наш, всяк закатывай рукава. Всяк зарабатувай себе привилегии. Оне попервах себе понахватали, пойди топере ты в задний ухвати след…

— С этим грёбаным рынком заметались. Палец об палец не хотят стукнуть. А сразу бабах по ценам. В два раза! В три раза! А выедут на все пять!

— Это дальнобойная политика. Народец взвое. Затребуе твёр-рой руки. Они-то эту чугунную ручку и поднесут с подбегом наготове. Заказывали? Получайте! И пойдут снова по-сталицки жахать. А нам бы не твёрдую руку — нам бы крепкую, умную голову. В этой же рыночной бордели ни один громкой экономист не брал участие. Всё валится по спецзаказу с небеси. А башковичи допирають, можно в два с половиной раза снизить, сдёрнуть проклятухи цены и счастливо перебежать к рынку. Но для этого надобно потеть, надобно мозгой шевелить. А зачем шевелить, когда они самим себе позволяють не шевелить? Так жа лекша. Цены трудягам — у нас же всё для процветания, для неутомимого процветания народа! — вздёрнули, как петлю на шею наложили. Осталось стулку из-под ног выбить. И вся рыночная экономика!

— Но про себя они-то не забыли пошевелиться? Себе привилегии, себе двойное повышение зряплаты. А народику горькому, а низам затюканным — только тройные цены! Каждому своё! Полное разграничение. После этого и пой, что планы партии планы народа?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее