Взвихрённая Русь – 1990

Дыроколов разнёс руки от боков широко назад и вниз.

— Цветёт цветочек, — грустно поморщился Колотилкин. — Слушай! А чего это я да я всё отчитываюсь? Ты-то, заслуженный мастер секса, как тут? Какими судьбами влип? Расскажи толком.

— О! — Дыроколов обрадовался вопросу, как гончая на охоте птице, упавшей комом в зубы. — Это год без перерыва на обед рассказывать! Но я вкратцах доложу. Подыму настроеньице… Раз у тебя запущенный склероз, начну издалека… Прошлый год… Первое, понимай, сентябрелло. По обычаю, весь районный партактив ты разогнал по сельским школам. Как же… Дембельский аккорд![88] Начало занятий. Праздничек. Торжественное построение. Ла-ла-ла! Надо, чтоб от райкома кто поздравил. Ну! Несу ахинею про космические достижения в перестройке. А сам поглядываю с голодухи, какую б мне борщёвскую гейшу наколоть. И натыкаюсь на поцелуйную мордашку. Меня мёртво так и зациклило на ней. Она почувствовала мой волчий взгляд. Зыркнула в мою сторону и глазки долу. Поняла, запеленгована капиталиш. Губки, щёчки… Всё на ять! — вскинул Дыроколов оттопыренный большой палец. — По вывеске претензий нет. Одни плюсы. Опускаю смотрелки ниже. Гос-по-ди! Грудь горой. Целый пик Коммунизма! Повна пазуха цыцёк! На такую грудь любой орден не жаль повесить! Нижний бюст ещё роскошней!.. Погибель сплошная… Полный отпад… Язычком-то лалакаю всё разыдейное, а слышу, крючок мой дрыном поднялся. Форменный каменный стояк! Очень уж ему понравилась моя зажигательная речуга. Чую, стоит во мне всё, что может подняться со всей ненавистью к женскому вопросу… Кое-как доболтал. К директору с рацпредложением. Мол, негоже посуху разбегаться, давайте дружненько вспрыснем торжественную линейку красненьким. После уроков сбежалась школьная элитка в одной недоскрёбке. Тут и моя краснознаменная, орденоносная тычинка.[89] Всё ж разворачивается в её бунгале.[90] Вижу, цок-цок, цок-цок она в сарайку за грибками. Я прихлопнул себя по лампасам и следом на пальчиках в разведпоиск. Решилась-таки наша мышка пощекотать их кошку… Без осложнений воссадил на бочку с мочёными яблочками. То-олько прижал к верному сердцу — наглец верхний обруч лопнул! Рассол кэ-эк саданёт во все четыре… А чтоб тебя паралич расшиб! Ну не в куль, не в колоду, не для нового году! Соскочила моя с бочки. Ай-я-яй! Всё своё приданое подтянула и амбец. Включила звезду…[91] Въехала в блажь… Как ни молил стоя хоть разговеться… Была на грани, но ушла невинной. Ну! Гад буду, ты у меня выхлопочешь за прерванный романс пестика![92] Я те устрою рёвтрибунал!.. Я слов на ветер не ватлакаю… И накаркал. Ну прямо мне под руку, мне ж во зло приходит в январе «двести». Что тут делать?.. На всякий случай невоенцу поясню. «Груз-200» — так в официальных железнодорожных бумагах военные называют спецящик… Как матрёшки…В деревянном ящике цинковый гроб. В гробу самоубийца. У нас всем погибшим в Афгане ставили единственный стандартный диагноз. Самоубийство. Будто наших парней на то и тащили туда, чтоб они там самолично кончали с собой. Я отвлёкся… Значит, приходит обычным багажом щучинский иль там чернавский наш афганец…

— Багажом… человек?

— Ну! Мертвяк. Что ему?

— А где сопровождающий? По инструкции положен сопровождающий.

— По инструкции мы уже десять лет должны жить при коммунизме. Да где-то на подступах к нам застрял сердяга?.. Есть к грузу накладная и довольно. Накладная чем не сопровождающий?

— Ты серьёзно?

— Шутю! — ломливо поклонился Дыроколов. — Не все такие грамотеи, как ты. В деревне кто слыхал про сопровождающих? Привезли мужику сына в цинке. Кинется мужик про сопровождающего выяснять? Так вот… Ну, приходит этот афганский подарок… Ё-моё, её сын… Открывать нельзя. Похоронами занялся сам. Уж она гнулась в кровавом рёве, уж гнулась… Жалость сковала меня. За поминальной кутьёй шепнул: это за меня тебя боженька покарал. Думал, глаза повыцарапает. А она улилась плакать… Нанесло тепла. Монстр проснулся, пикой торчит под лампасами. Подавай звёздочку![93] И тут я подумал единственной своей извилиной, которая и та ниже пояса. А возрадую я свою милаху! Нам ли трудно воскресить сынка? И попутно допою прерванный романс пестика… И я отважился…

— На что?