Взвихрённая Русь – 1990

— А ты думал, паршивый диссидент, стану я с тобой в лапоть звонить? Я был тебе партслужка, пока ты шёл в нашей борозде. А своротил в сторону — я тебе один господин! Иша, высунулся… Не слыхал байку? Динозавры и клопы жили в одно и то же время. Где динозавры? Тю-тю!.. А клопы и посейчас жируют. Потому как не высовывались!.. Поднаметну я тебе кровавых орешков! Я не добью, так КаГеБерия родная подсобит. Контра! Всю жизнь сладко ел-пил, купался в партийной малине!.. Первое партлицо в районе и — вышел? Отказник! Ха! Он у нас в отказке![98] Какой пример ты подносишь рядовым членам партии?.. И вышел, может, ещё вместе с партвзносами за все годы?

— За все…

— Получишь за все. Я тебя, хухра мокрая, сейчас придушу, и мне орденок за тебя присобачат! Всё дурило вежливо слушал его бредни. Поддакивал… А они-с вышли-с! Марксизм навынос! Да за это к стенке в добрые времена ставили! Ч-честъ имею! Получи первое поздравленьице от шомполитрука[99] Дыроколова!

И со всей злой, варяжистой воли буцнул он Колотилкина в живот кованым сапогом.

— Что ты делаешь, зверюга? — еле слышно прошептал Колотилкин.

Колотилкин переломился, скрючился в боли, припал плечом к стеклянной стене и застонал, пропаще, размыто жалея, что вернул эти сеновальные, в железе, чугунные сапожищи Дыроколову.

Стеклянная стена, у которой стоял Колотилкин, едва не касаясь лбом пола, была шкафом. Высоким, толстым, тяжело забитым доверху, под потолок, книгами.

Оттуда золотушно чернели творения всех верных ленинцев и не очень верных, но всех, начиная с самого Ленина до Лигачёва. Не пропуская ни Ягоды, ни «отца 37-го года» Вьшинского, ни Жданова, ни «вернейшего ученика Сталина» Ежова, ни самого «верховного жреца», ни Берии. Сошлись там и все постановления партии, правительства за все советские годы. В шкаф никто никогда не заглядывал, кроме голодных мышей и жучков-древоедов. Его открывали, лишь когда ставили свежую книгу.

— Я ж тебя, гадюка, пригашу и ни один пальчик не замараю! — остервенело зыкнул Дыроколов. — Перемётчик-пулемётчик!.. Ну-ка, любчик партайгеноссе, подыми свою кормлёную пачечку. Дай-ка я тебя разочек приложу на пробу затылочком к ребру шкафчика…

Колотилкин не двигался.

Дыроколов пнул его носком в колено, и Колотилкин опало рухнул, свиваемый болью в калач, в слабеющих судорогах сжимая живот. Изо рта в алой беззаботности капельно сочилась кровь.

«Хли-ипкий оказался перекидыш на ответ, — оловянно подумал Дыроколов. — А теперь подсматривай да запоминай, как действуют верные сыны Отечества!»

Железом каблука он полоснул по голенастой жуковой ножке шкафа и та, подломившись, опрокинула шкаф на Колотилкина. Угол шкафа рассёк Колотилкину висок, и вертоватая кровавая струйка торопливо перечеркнула уже остановившиеся в печальном изумлении глаза.

Стеклянные дверки аврально рассыпались и ленинско-сталинское варево вперемешку с горбачёвско-лигачёвско-полозковским глыбисто, свинцово присыпало, погребло Колотилкина, подняв серое тугое облако смрадной вековой пыли, дожившей в дырчатом ветхом шкафу с семнадцатого года.

Дыроколов не слышал, как Николай, муж Раисы, сломил своим топором дверные замки, как ворвался и с порога метнул в него, в райвоенкома Дыроколова, топор. Топор глупо пролетел мимо, досадно ухнулся носком в стену и отскочил к кованым сапогам.

Дыроколов тут же его подхватил и уже потом увидел Николая.

— Вот мы и совстрелись на свету, — холодея, прошептал Николай. — Я всёжко слыхал… Живому те не уйтить…

— Так точно, радуша! — Дыроколов насмешливо поднёс к виску обух. — Только твой сеновально-легендарный топорец-то теперь у меня. У ме-ня… Застолбил? А кто ты без топорика? Отве-чаю: «Фигура, вида не имеющая». Может, потолкуем за жизнь?.. Ты чего с топором носишься, как дурень с расписной торбой? Для спокойствия?

— Я всегда-завсегда спокойный.

— На что и в район тогда припёр?

— Хворосту на обратках думал насечь. Всё не заздря в район бегал… В Весёлой Ямке прутняк знатной.

— Делово-ой Фе-едя… Отчал уже заказал?

Выстывая лицом, Дыроколов на полную руку поднял топор. Прицельно прищурился.

Николай защитно вскинул стул.

Тут влетел на пуле дежурный милиционер Боярчиков и очумело попятился к двери назад.

— Т-товар-рищи? Что… происходит?..

— Слепой?! — рявкнул Дыроколов, тряся над собой топором, как знаменем. — Еле отнял!.. Убил! — показал топором на Колотилкина под шкафом и завалом книг. — Обухом!.. Вызывай, боярин, наряд! Взять живым!

— Бреша цепной кобеляра, — сломленно, тихо возразил Николай. — Я вошёл… Всё это вже было наработано…

За всю свою службу Боярчиков впервые навёл пистолет на живого человека. На Николая.

— Н-не д-двигатъся!.. — Рука и голос у Боярчикова дрожали. — А вы, — кивнул Дыроколову пистолетом к двери, — н-на… в-в-в-выход… п-пож-жалуста…

И больше всего Боярчиков боялся нечаянно цапнуть за курок. Совсем с переполоху забыл, что уже с месяц вовсе не заряжал свою керогазку. Патроны под замком дома держал. Ну его от греха подальше!

Дотла горюша употел, пока Дыроколов, неизвестно от кого прикрывая грудь лопастью топора, не выскочил шныристо в светлый простор двери.

Райком оцепили.