Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы (полная версия)

В пользу того, что Бестужев здесь пишет правду, говорит и тот факт, что он так и не рассказал на следствии, кто его прятал после расстрела бунтовщиков: покидая приютивших его женщин, он поклялся не выдать их – и слово сдержал.

21 января Комитет ходатайствовал «капитана Бестужева расковать, сколько во уважение кротости и чистосердечия, которые он показал при допрашиваниях в Комитете».

Каховский до середины мая не сознавался ни в чём, но затем, осознав, что уже кем-то выдан с головой, начал давать показания.

На конечную участь Александра повлияли, скорей всего, показания Каховского. Тот признался в убийстве Милорадовича и полковника Стюрлера, но сказал, что от попытки убить государя его отговорил Бестужев.

Показательный момент: государь назначил матери Бестужевых, а по её смерти – её дочерям – пятьсот рублей ассигнациями годовой пенсии.

В тюрьме Бестужев перевёл «Каталину»: он догадывался, что его могут казнить, но нервы не отказывали ему и здесь.

(Стихи – проникнутые высоким религиозным чувством – в заключении писал и Рылеев, но чтоб переводы… Всё-таки это совсем другая работа.)

12 июня к Бестужеву зашёл плац-майор: «Батюшка, в комитет».

Стол буквой «П»; за столом не менее ста сановников Государственного совета и прочих.

Выслушал приговор:

«Штабс-капитан Александр Бестужев. Умышлял на цареубийство и истребление императорской фамилии, возбуждал к тому других, соглашался также и на лишение свободы императорской фамилии, участвовал в умысле бунта привлечением товарищей и сочинением возмутительных стихов и песен; лично действовал в мятеже и возбуждал к оному нижних чинов».

Осуждённые бунтовщики были разбиты на пять разрядов.

«Все сии суть государственные преступники первого разряда, осуждаемые к смертной казни отсечением головы».

Его головы – отсечением?..

Внешне – вида не подал и не дрогнул.

Вообще все декабристы выслушали приговор с наглядной выдержкой. Врача никому не понадобилось ни в эту минуту, ни в течение последующего дня.

Пяти была назначена смертная казнь четвертованием, 1-й разряд – 31 человек – приговорены к отсечению головы, 2-й разряд – 17 человек – к политической смерти, остальные – к каторге: кто вообще без срока, кто на определённый срок, кто в ссылку, на поселение, кто с правом выслуги, кто без этого права.

Утром, на следующий день, Бестужева подняли: «Вставайте на экзекуцию».

Какое неподходящее слово для отсечения головы: экзекуция.

Голова, которая думала, сочиняла «взгляды» на русскую словесность, целовала, смотрела в дуло направленного пистолета – сейчас будет отсечена, отрезана, и это называется паучьим словом «экзекуция».

Провели через крепость. Остановились на мосту возле Алексеевского равелина. Вокруг стояли декабристы, большинство из них Бестужев узнал. Иван Пущин как ни в чём не бывало с кем-то разговаривал, о чём-то пошутил – и все захохотали.

Горели костры.

Увидел виселицу.

Пять верёвок.

Всех осуждённых расставили перед частями полков, где они служили. Заставили опуститься на колени.

Над головой каждого сломали шпагу: лишали офицерской чести.

Рядом стоял Якушкин; его шпага никак не ломалась. Попытались с ударом об голову – бесполезно. «Ещё одна такая попытка – и ты убьёшь меня до смерти», – сказал Якушкин.

С Бестужева сняли мундир и бросили в костёр.

Всех согнали в толпу и вернули в каземат.

Виселица предназначалась для Рылеева как заглавного, Каховского как убийцы, и трёх важнейших заговорщиков из Южного общества: Пестеля, Бестужева-Рюмина, Сергея Муравьёва-Апостола.

Их повесили в тот же день.

Трое сорвались: не выдержали верёвки. Повторно вешали через полчаса. Узлы были плохие; когда казнимых сняли, эти трое ещё хрипели. Палачам пришлось руками, затягивая верёвки, до давить. Один из трёх, кого убивали так долго и страшно, был Рылеев.

На следующий день Бестужев имел свидание с роднёй: сестра Елена, братья Николай, Михаил, Петруша. Все братья были осуждены на каторгу.

Александру выпало двадцать лет каторжных работ с последующим поселением в ссылке. (Позже срок убавили до пятнадцати лет.)

Елена сказала: я вас не брошу, милые.

После восьми месяцев каземата Александра Бестужева, Алексея Тютчева, Матвея Муравьёва-Апостола и Ивана Якушкина отправили в Финляндию.

Разместили в камере форта «Слава». Смотрящий за арестантами – поручик гарнизонной артиллерии Василий Хоруженко – вскоре решил отменить положенный распорядок и стал собирать заключённых у себя за чаем: а то поболтать не с кем.

Выяснилось, что отец Хоруженко – казак, высланный после пугачёвского восстания; что ж, общие темы, свои люди.

Местные дамы передали заключённым «Чайльд Гарольда». У Бестужева было с собой несколько английских журналов, у Якушкина – Монтень, у Муравьёва – французская Библия.

Бестужев учил английскому своих товарищей.

В форте он работает над поэмой «Андрей, князь Переяславский» (так и не закончит её) – а это суровая, государственническая вещь: