Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы (полная версия)

В письмах домой просит прислать ему чёрного цвета сюртук, материю на жилетку, шейный платок, несколько пар цветных перчаток, пару бритв и две щётки для волос.

В городе живут две с половиной тысячи человек, дамы скучают; и вдруг – такой красавец, остроумный, сногсшибательный, головокружительный.

Правда, пока письма дойдут и вернутся обратно с бритвами и перчатками – можно бородой обрасти.

С другой стороны – деньги масона Римского-Корсакова, которые поделили: это, между прочим, капиталец.

Бестужев становится своим человеком в доме управляющего местным откупом Колосова и начальника солеваренных заводов Злобина. Удачливо ухаживает за местными дамами (о чём хвалится братьям в письмах), а прозу не сочиняет вовсе.

Зато, скорей всего, в те дни пишется элегия «Осень» (исследователи пытаются отнести эти стихи к позднему, кавказскому периоду, но, думаем, они не правы: сам Бестужев датировал её временем жизни в Якутске):

Вей же песней усыпительной,
Перелётная метель,
Хлад забвения мирительный
Сердца тлеющего цель.

<…>

Хоть порой улыбка нежная

Озарит мои черты,
Это – радуга наснежная

На могильные цветы!

Блок слышится здесь, и вообще символисты – задолго до их рождения.

В Якутск приезжает прусский учёный Георг Адольф Эрман, изучавший связь между северным сиянием и колебанием компаса. Эрмана, как и многих, Александр очаровал: между прочим, помогал ему составлять метеорологические таблицы – понимал и в этом… Расстались очень тепло.

В своей книге «Reise urn die Erde» («Путешествие вокруг Земли») Эрман посвятил Бестужеву множество строк; более того, поэт Адельберт фон Шамиссо ещё и написал на основании труда Эрмана вторую часть поэмы «Die Verbannten» («Изгнанники»), посвящённую Бестужеву.

Другой бы на месте Бестужева так и сидел. В сущности, чем не жизнь: книжки, которые присылали мать и издатель Николай Греч, изучение немецкого языка, любовницы, якутская рыба, тут ещё прибыл на каторгу другой ссыльный декабрист – Захар Чернышёв. Поселились вместе, Саша и Захар; прожили вдвоём восемь месяцев… К тому же Чернышёв привёз с собой целую библиотеку: глаза разбегались, сколько всего можно было теперь прочитать.

Но нет. Бестужева всё это мало устраивало. Братьям писал тоскливо: «Улыбаюсь только от воспоминаний, а смеюсь так же редко, как мой кот».

В своё время, когда по его делу допрашивали поэта Фёдора Глинку, тот свидетельствовал: «Александр Бестужев – человек с головой романтической… Я ходил задумавшись, а он – рыцарским шагом и, встретясь, говорил мне: “Воевать! Воевать!”»

Вот именно: воевать.

В 1828 году начинается война с Турцией – и Бестужев занимает ровно ту позицию, что долгое время была неизбежно свойственна почти всякому русскому литератору: он яростно ратует за победу «русского орла», завидуя братьям Петруше и Павлу, которые уже отправились на передовые позиции.

Александр пишет письмо начальнику императорского штаба графа Дибичу с просьбой о переводе его на фронт; одновременно о том же самом начинает хлопотать знакомый Бестужева – Александр Грибоедов.

Ответ пришёл через два месяца.

«Государь Император всемилостивейше повелеть соизволил государственного преступника Александра Бестужева, осуждённого по приговору Верховного уголовного Суда в каторжную работу и потом… сосланного в Сибирь на поселение, определить на службу рядовым в один из действующих против неприятеля полков Кавказского отдельного корпуса по усмотрению Вашего Сиятельства, с тем, однако же, что, в случае оказанного им отличия против неприятеля, не был он представляем к повышению, а доносить только на высочайшее благовоззрение, какое именно отличие будет им сделано».

Всего из числа декабристов перевода на Кавказскую войну добилось около семидесяти разжалованных офицеров. В каждом такое случае был исключительно личный выбор: брат Николай, к примеру, никуда не поехал из ссылки. Прекрасный человек Николай Бестужев – но он не был русским поэтом!

Александр же, получив ответ, станцевал от радости. Братьям в Читу отписал: «Я солдат и лечу к стенам Эрзерума».

3 июня 1829 года приехал фельдъегерь Богомолов, 4 июня Бестужев в преотличнейшем настроении отправился с ним за тридевять земель – на фронт, на фронт…

19 июля – в Екатеринбурге; Александр жадно читает газеты: не окончилась война-то? Ох, вроде нет. Казань, Симбирск, Самара, Саратов, Астрахань, Кизляр… И, наконец, Терек.

3 августа – Екатериноград. Военно-Грузинская дорога. Оттуда – до Владикавказа.

Забавно: тогда они чуть было не столкнулись с Пушкиным. С которой уже попытки, весной 1829 года, Пушкин, хоть и не имел военной должности, отправился на войну, чем был крайне доволен.

Н.Б.Потокский вспоминал: «Пушкин из первых оделся в черкесский костюм, вооружился шашкой, кинжалом, пистолетом… под звуки барабана всё зашевелилось, и колонна выступила длинною вереницей… Пушкин затевал скачки; другие, подражая ему, тоже удалялись за цепь…»