«Женщины, как воздух, были его стихией, – писал о дербентской жизни Бестужева бывший офицер Кавказского корпуса В.Андреев. – Бывало… соберёт Искандер-бек
В таких разнообразных обстоятельствах Бестужев (вернее – Марлинский) начал стремительный путь к тому, чтоб на какое-то время стать самым известным, читаемым и востребованным писателем в России.
Скучать в Дербенте ему не пришлось вовсе. Женщина, переодетая в поручика, и обманутые дербентские мужья – это ещё далеко не всё, что выпало ему на долю.
19 августа 1831 года имам Кази-Мулла, объявивший священную войну против неверных, осадил Дербент, захватив городские сады и башни, на которых сидели сторожа садов.
Начальник гарнизона подполковник Яков Евтифеевич Васильев опасался делать вылазки. Бестужев рвался в дело: русских запечатали в осаду – позор немыслимый!
Командир линейного батальона, где служил Бестужев, Пирятинский, сказал: напиши-ка записку поярче о пользе вылазок во времена осад.
Бестужев тут же сочинил – с отсылками на древнейшую историю и новейшие времена. Пирятинский подписал – и подействовало.
21 августа начались вылазки из города. Первую провёл штабс-капитан Жуков – естественно, Бестужев был там.
Перестрелка велась бестолково; решили идти в штыки. Бестужев убил штыком в рот первого же горца, пытавшегося выстрелить в него из пистолета.
Одну из башен, захваченную горцами, разнесли в щепки.
Вернулся назад: шинель прострелена в двух местах и ружейная ложа перебита пополам.
В другой день Бестужев вынес с поля боя раненого солдата.
Чуть кокетничая (но, уверены мы, на всех основаниях), в «Письмах из Дагестана» Бестужев писал: «Меня очень любят татары – за то, что я не чуждаюсь их обычаев, говорю их языком, – и потому каждый раз, когда я выходил на стены подразнить и побранить врагов, прогуливаясь с трубкою в зубах, куча дербентцев окружала меня».
Здесь имеется в виду, что дербентцы окружали его не на стенах, а когда он спускался в город, чтоб рассказать новости. «Городишь им турусы на колёсах, – продолжает дальше Бестужев, – и они спокойны на несколько часов».
Он имел обыкновение ходить под пулями с трубкой во рту. Эту трубку запомнили не только городские жители, но и атакующие горцы – и вскоре среди них уже пошли слухи о бесстрашном солдате с трубкой, которого пуля не берёт.
27 августа имам снял осаду.
Батальону, стоявшему в Дербенте, дали два Георгиевских креста. Героев определяли голосованием ротных офицеров и солдат. Бестужева все безоговорочно выбрали как самого бесшабашного и дерзкого бойца, имеющего право на награду.
(Бумаги на крест перешлют к командованию корпусом, и… там они и останутся: кто-то решит, что Георгия бунтовщику – это чересчур.)
На войне состоялась наконец встреча Александра Бестужева… со своим народом. Ни в его сочинениях, ни в письмах до этих пор русский мужик не фигурировал. Признаем, что по большей части подобные встречи для русских аристократов именно в таких обстоятельствах и происходили.
«Чтобы узнать добрый, смышлёный народ наш, надо жизнью пожить с ним, надо его языком заставить его разговориться… А солдат наш? Какое оригинальное существо, какое святое существо и какой чудный, дикий зверь с этим вместе!.. Кто видел солдат только на разводе, тот их не знает… Надо спать с ними на одной доске в карауле, лежать в морозную ночь в секрете, идти грудь с грудью на завал, на батарею; лежать под пулями в траншеях, под перевязкой в лазарете; да безделица: ко всему этому надо гениальный взор, чтобы отличить перлы в кучах всякого хлама…» (написано осенью 1831 года в Дербенте).
Российские части возглавил тогда генерал Никита Петрович Панкратьев; наслышанный о героизме Бестужева, он включил его в свою первую военную экспедицию под Эрпели.
Дальше начинаются собственно горские чудовищные и кровавые истории Бестужева-Марлинского. Из похода в поход, из дела в дело.
Рапорт, направленный в бригаду по поводу рядового 10-го батальона Бестужева, гласит: «Во всей делах сей экспедиции был в стрелках, охотно жертвовал собою и подавал пример отличной храбрости: при занятии неприятельских завалов при с. Эрпели с первыми ворвался в оный».