Словно предчувствуя, Бестужев, ещё когда сидел в форте «Слава» в Финляндии, писал:
В середине октября Бестужев живёт в Тифлисе с Павлом и Петрушей – тот лечил серными ваннами перебитый локоть руки.
В этот раз сняли квартиру на троих: у братьев по комнате, у Александра – две, и общая зала для гостей. Свои комнаты Александр обвешал персидскими коврами, мебель ему сделали под заказ.
Он вошёл в круг местных гвардейцев – те очень ценили общество «декабристов»: тем более, что перед ними был не просто заговорщик, но – литератор, редкостный умница, остряк, балагур.
Само собою, тифлисский комендант с женою принимали Бестужева.
Случались и неприятности: в город нежданно прибыл в должности корпусного провиантмейстера фон Дезин – тот самый, у которого Бестужев когда-то соблазнил жену, следом он нахамил матери Бестужева и получил от Рылеева по лицу удар хлыстом.
В общем, как в романе. Перед нами готовый сюжет: адюльтер, тайное общество, казематы, Кавказ, и вот он – фон Дезин – явился. Надо было, что ли, его ещё тогда застрелить.
Новоприбывший, впрочем, держался от Бестужева подальше.
Куда более серьёзная неприятность: командир Нижегородского драгунского полка Н.Н.Раевский вдруг был арестован за то, что принимал у себя декабристов. Разговоры там велись весьма вольные – и было принято разумное решение воспрепятствовать созданию нового тайного общества: ведь оглянуться не успеешь, а они опять сговорились.
Александра Бестужева тоже арестовали: два жандарма свезли его в Метехский замок.
Неужели снова в Якутию? Или голову отрубят, наконец?
Но через несколько дней Бестужева выпустили.
Раевского к тому моменту уже перевели в центральную Россию, а всех декабристов разогнали в разные части.
Бестужевых Александра и Петра отправили в Дагестан, а Павла оставили в Тифлисе.
Александр попал в Дербент и ахнул: а воевать? Какие горцы полезут в Дербент? Горцы – они в горах! Для того ли он ехал из самого Якутска, чтоб сидеть теперь в Дербенте?
Братьям писал: «Несчастье обратилось в привычку… вдали пустое море, кругом безрадостная степь, вблизи грязные стены».
Он, впрочем, имел романтическую привычку сгущать краски.
Потому что именно тогда возобновилась его литературная история. После пятилетнего перерыва Бестужев вновь начал публиковаться: в «Сыне отечества и Северном архиве» Греч напечатал повесть «Испытание». «Испытание» шло в четырёх номерах подряд, за подписью А.М., с пометкой: 1830, Дагестан.
Слухи расползались по столицам очень скоро: да это же тот самый Бестужев… Не может быть! – Именно он! Был в Сибири, теперь на Кавказе воюет!
Американский славист Льюис Бэгби пишет, что возвращением в литературу Бестужев «…был обязан упорству и ловкости сестры Елены, ведшей дела с издателями и цензорами в Петербурге и в Москве… “Марлинский” сделался финансовой опорой всей семьи Бестужевых – матери и сестёр, поселившихся в фамильном имении, братьев Петра и Павла на Кавказе и Михаила с Николаем в Сибири».
Бэгби забыл упомянуть любовниц – в Дербенте Бестужев, едва приехав, уже завёл роман с молоденькой офицершей Александрой Ивановной. Чтоб их встречи не слишком скоро стали достоянием общества, она приходила к своему возлюбленному в мундире мужа-поручика. Можно представить, как Бестужев хохотал, поспешно лишая её мундира.
Однажды эту чудесную даму по пути к Бестужеву поймал один грузинский офицер, тоже, но только неудачно, добивавшийся её взаимности. Поняв, что судьба женщины в его руках, он предложил ей два варианта: либо гауптвахта, и позор и для неё, и для её мужа, либо… ну, ты понимаешь, милочка?
Та согласилась на второе; офицер отпустил сопровождавших его солдат – и тут же получил сильнейшую оплеуху от прекрасного «поручика». Пока грузин приходил в себя – девушка сбежала (к Бестужеву, естественно). Узнав о происшествии, Бестужев пришёл в бешенство, и хотел немедленно грузина застрелить. Тот, узнав, что Бестужев его ищет, в этот же вечер уехал в Тифлис, где выхлопотал себе перевод в другой полк.