Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945

Две полные до краев корзины прекрасного спелого, сочного, сладкого винограда – это был подарок от хозяина нашему взводу русских солдат, как он назвал нас с крыльца при первом знакомстве и как называл потом.

Видя мое состояние, он повел меня в одну из комнат. Это была спальня. Указал на кровать с чистыми простынями и теплым одеялом. Я отказался. И, отвернувшись в сторону, застегнул истлевший от пота воротник своей гимнастерки. Я давно не мылся. Случалось, мылись с мылом в речках и ручьях, когда шли без боя. Но это все наспех. Были такие речки, где больше измажешься, чем вымоешься. Бани у нас не было давно. В Силестрии проболел, баню пропустил. Так что я от чистых простыней под теплым одеялом отказался.

В этот же день старшина Серебряков привез итальянские шинели. Пуговицы приказано было обшивать таким же сукном. Мне и еще нескольким автоматчикам заменили истлевшие гимнастерки. Кое-кому досталась и обувь.

Покончив с пуговицами, солдаты расстегнули хлястики итальянских шинелей и начали скатывать их в скатки. Получалось это с трудом. Сукно итальянских шинелей очень тонкое. И на плечах у моих автоматчиков висели не скатки, а какие-то плетки.

– Да, – сказал Петр Маркович, – в этих шинелях только в пустыне и воевать.

За сараем обмылись теплой водой. Хозяин разрешил нагреть воды. Воду мы грели во дворе, на летней печи, сложенной из кирпича под небольшим навесом.

Пришел командир третьего стрелкового взвода лейтенант Петр Куличков. Мы дружили. Петр был призван из города Иванова. Там у него осталась невеста Варя, и о ней он часто вспоминал.

Петр пригласил меня к себе в гости. Его взвод стоял в соседнем доме.

Хозяин дома, где остановился на постой третий взвод, пожилой серб, встретил меня в дверях и сразу пригласил к столу. В комнате, где уже был накрыт стол, на диване сидел и ждал нас командир второго стрелкового взвода лейтенант Владимир Ведерников. Он был добрый, общительный человек. Москвич. Володя Ведерников погибнет в декабре 1944 года близ венгерского города Дунафельдвар.

На столе было расставлено шесть приборов: для троих лейтенантов и на троих хозяев. За стол села жена хозяина и его племянница.

Хозяин разлил по стаканам вино и предложил выпить за освобождение их родного города Петровграда. На закуску он выставил нарезанный тонкими ломтиками копченый свиной окорок. Угощал нас белым хлебом, вкус которого мы уже забыли.

О хлебе. Хлеб нашим солдатам и офицерам выдавали пшеничный, хорошей выпечки, формовой. Для всех трех полков его выпекала полевая дивизионная пекарня. Хозяин дома на стол положил белый подовый каравай. Я понял, что этот хлеб выпекался в частной пекарне. На дому такой большой белый каравай округлой формы не испечешь.

Пили мы и еще за что-то, уже не помню. Хозяин не хмелел. Угощая нас, он всячески старался показать, что они, югославы, и при немцах жили с хлебом, мясом и вином. Больше всех за столом говорила жена хозяина. У нее лучше получалось по-русски. И нас она понимала хорошо. Он нее мы узнали, что племянница хозяина является студенткой Белградского университета, учится на 4-м курсе на факультете литературы и языка. Мы, офицеры Красной армии, сидели и слушали ее. Что-то понимали, а чего-то не понимали. Но было в ее словах и такое, что мы терпеливо пропускали мимо ушей. Когда хозяйка заговорила об университете и посмотрела на молоденькую племянницу, мы не сразу ее поняли, но потом, поняв наконец, переглянулись с недоумением. Невозможно было и представить, чтобы в оккупированном Минске, Харькове или Смоленске немцы позволили бы учиться в вузах местной молодежи. Наши студенты были на фронте, в партизанских отрядах или оказались насильственно угнанными на работы в Германию. Имущество учебных заведений, учебные пособия, лаборатории, библиотеки оказались разграбленными или уничтоженными. А многие профессора погибли в дивизиях народного ополчения еще в первый год войны.

Меня начал колотить озноб. Я понял, что пора уходить. Поблагодарил хозяев за гостеприимство, за теплые слова о нашем оружии и ушел во взвод. Придя на террасу, тут же улегся в свой угол и попросил солдата потеплее укрыть меня. Как уснул, не помню.

Вечером взвод стал готовиться к маршу. За мной прислали подводу. Старшина роты забрал меня к себе, в тыл. Ночью, на марше, я проснулся на одной из подвод батальонного обоза. Наш батальон в ротных колоннах совершал марш в сторону Суботицы. Это югославский город на границе с Венгрией.

Я лежал на подводе, укрытый шинелями, вспоминал кинохронику о зверствах гитлеровцев на нашей земле и снова думал о разговоре с югославами, об их богатом столе с вином и ветчиной.

Наши белорусские, смоленские, брянские жители, колхозники и рабочие, ограблены до нитки, до зернышка. Жилье в деревнях и селах, в городах и поселках сожжено, разбито авиацией и артиллерией. И живут там люди в подвалах и блиндажах. В банях и хлевах, где уцелели хотя бы какие-то постройки. Едят один картофель, если он еще остался после грабежей.