Взыскующие неба (СИ)

На самом деле, он с завистью смотрел на друга, на его семью, на Байл - стойкий, спокойный, не знающий трескучего бахвальства. Поселок попросту не нуждался в этом, как не нуждается взрослый мужчина в том, чтобы ежеминутно выпячивать грудь и сжимать кулаки. Многие вещи, окружавшие Гильдаса дома, казались в Байле ненужной суетой.

Иногда Гильдас думал, что именно так выглядит рай.

"Остаться, остаться здесь", - твердил он себе после разговоров с Инрейгом, укладываясь спать и слушая, как ровно дышат во сне дети. Что держало его в Скаре? Крепость не осталась бы без лекаря - Брега хорошо умела врачевать - а отец спокойно доживал свой век, не страдая от голода и холода. Иннес верил по-стариковски тихо; он, вероятно, не терзался бы, даже если бы среди соседей у него вовсе не оказалось единоверцев. А Гильдасу хотелось говорить, спорить, слушать беседы, вместе молиться...

В Скаре был Кромальхад.

"Но он уже не нуждается в моей помощи, - говорил себе Гильдас. - Кромальхад обжился в поселке, его принимают как равного. Если он захочет остаться там и стать воином Скары, я отдам ему дом и хозяйство, чтобы он не ютился больше под чужим кровом из милости. Может быть, Кромальхад скоро женится и заведет семью - ну а если захочет уйти вместе со мной в Байл, что ж, я буду только рад...".

И тут же с грустью признавал: Кромальхад не приживется в Байле. Вообще Гильдас часто вспоминал о друге во время служб и бесед - о его мучительном беспокойстве, о постоянных ненасытных расспросах, о желании знать, дал ли Бог своему Сыну крылья. Зачем ему это было нужно? Слушая про "вся дни до скончания века", Гильдас в очередной раз думал, что Кромальхад не понял бы, почему Христос оставил учеников жить и мучиться на земле, вместо того чтобы забрать их с собою в блаженное небесное королевство... Он хотел поговорить об этом с отцом Уисдином, но тот был почти непрерывно занят, и казалось как-то неловко лишний раз тревожить ученого человека, которому и без того со всех сторон докучали просьбами. А главное, Гильдас сам толком не знал, о чем он все-таки хотел спросить.

На Троицу отец Уисдин говорил о райском саде, созданном для человека - о том, как люди и животные жили там вместе, как вся земля была для человека цветущим садом, который он радостно возделывал, как он звал по имени любого зверя и каждую травинку, и земля радостно откликалась на его зов. Говорил он и о том, как это закончилось из-за человеческого греха - и худо стало не только человеку, но и всей земле.

- Вся стенающая тварь, - говорил отец Уисдин, - отныне ждала от Господних сынов откровения, но не могла его получить. Лишь изредка появлялись на свете люди, которые словно творили рай вокруг себя, хотя бы ненадолго. Так вороны прилетали к пророку Илии, радостно служа ему, точь-в-точь как птицы и звери некогда служили человеку в светлом райском саду. Но потом на землю пришел Христос, Сын Божий, Бог и Человек. Ему повиновались ветер и волны, и все стихии мира сего знали, кто вошел в мир. Вода и огонь могут погубить человека, земля может восстать против него - но Творца слушаются все стихии, притом с любовью, а не так, как бесы, которые тоже Ему повиновались, но и ненавидели. Христос умер за нас и прошел путем смерти, а потом воскрес, чтобы и мы воскресали, и восшел на небеса. Это то, что Он сделал для нас, братья. А затем Он основал Церковь, собрание людей. И когда исполнятся все сроки, когда созреет плод Церкви, тогда мы снова будем ходить без страха по земле, не боясь заблудиться ночью в холмах, или встретить хищного зверя, или иную какую тварь, потому что все стихии мира будут видеть в наших лицах Свет лика Творца.

Это было понятно слушателям, и всех всколыхнуло: никто не чувствовал себя вполне свободным от страха оказаться ночью в холмах или на пустоши. Там по-прежнему таились неведомые, зачастую злые существа, не укрощенные даже словом Патрика и Коломбы. После проповеди собравшиеся попросили у отца Уисдина беседы, и тот, хотя и усталый, не смог отказать. Поначалу, впрочем, он больше молчал и только слушал, а люди вокруг него говорили сами - рассказывали разные истории, делились пережитым, со смехом, а иногда и с дрожью вспоминали, как удавалось им разминуться с обитателями холмов и пустошей. Отец Уисдин слушал с интересом, с ласковой улыбкой...

- И тогда закрутился вокруг меня вихрь, а я понимаю, что вихрь-то это непростой, - негромко говорил кто-то, постукивая ладонью по столу в такт своим словам. - Попадешь в него - считай, пропала твоя голова, не выберешься. Старики говорят - Иной народ пляшет, свадьбу играет, не дай бог чужому затесаться.

Слушатели кивали: так, правильно.

- Ну, взял я нож, молитву прочел и швырнул его прямо в вихрь, в самую середку. Тут визгнуло, и ветер мигом улегся. Подошел я нож поднять, а он в дорогу воткнулся, торчком стоит, и на лезвии кровь. Это я, стало быть, кого-нито из них поранил. А если бы не додумался нож бросить, вовек бы мне не выбраться...