Взыскующие неба (СИ)

- Верно, верно, и у нас такое видали, - живо подхватили с другого конца стола. - Я слыхал еще - ученые люди говорят, это ведьмы пляшут, бесы, значит, потому от них молитва и помогает.

- Про ведьм не знаю, не скажу, - зазвучал чей-то решительный бас, - а вот что Иной народ - это верно. Благой или там Неблагой - как повезет, только от Неблагого ты ни крестом, ни пестом не отмашешься. Люди врать не станут.

- А Коломба...

- Так то Коломба. А мы покуда, видать, ума-разума не набрались. Отец Уисдин верно говорит: света в нас маловато. Коломба шел - сиял, а мы только что чадим, как плошки...

- У нас вот было - шел я полем, вдруг откуда ни возьмись - черный пес, глаза как уголья...

- Все мы - малые плошки, но и плошка в нужде хороша, чтобы лоб не расшибить. Какой-никакой в нас свет, а нам его беречь. Только не так беречь, чтобы освещал он одно наше жилище, а так, чтоб был виден всем...

Гильдас пристально вглядывался в полумрак большого зала, но лица говорившего толком разглядеть не мог - кто-то был нездешний, может быть из тех, кто пришел с отцом Уисдином. Говорил невидимка вовсе попросту, но слушали его, мгновенно затихнув, боясь пропустить хоть слово. Видно было - держит речь человек много повидавший, с испытующим умом, пускай и неученый.

- Я так думаю, братья, - продолжал голос в полутьме, - вот отец Уисдин говорил нам про учеников Йесы, про Питера и Андру, как они отправились по земле проповедовать. А ведь в любом из нас зажжен тот же огонь, что и в них - не зря были они простыми людьми, хотя и избранными от Бога. Стало быть, каждому под силу их подвиг. И если будем таить мы огонь от других, скрягами и глупцами назовут нас. Кто запрет свечу в сундук, тот не осветит даже собственного жилища. Кто не даст огня замерзшему и не пустит заплутавшего к своему очагу, того проклянут и люди, и земля. Обычай требует делиться огнем, и вы, братья, это знаете.

- Огня дают тому, кто просит, - возразили с другого конца.

- Питер и Андра несли свой огонь сами, не дожидаясь просьб. Будем нести и мы...

"Как это просто, оказывается, - думал Гильдас. - Не каждый способен попросить огня. Посветить тому, кто сбился с пути и блуждает во мраке, позвать его к своему костру - это закон, и смерть пойдет по пятам за тем, кто его нарушит. Позволивший путнику сорваться в пропасть будет проклят в горах, на холмах и на пустошах. Это обычай нашей земли, он всем нам хорошо известен, и мы его блюдем и учим ему детей. Отчего же я вдруг забыл о нем, отчего решил схорониться со своей светильней, дарованной мне от Господа, за крепкими стенами Байла, словно в сундуке? Немногих бы обратили Христовы ученики, если бы собрали свою общину в одном городе или даже в одном доме и до конца своих дней не выходили бы из него!"

Ему стало вдруг и стыдно, и весело. Господи! Как легок его подвиг по сравнению с испытаниями апостолов, и даже от этого легчайшего труда он хотел уклониться. Ни смерть, ни мучения не грозили ему в Скаре. Он хотел сбежать в Байл, к друзьям и единомышленникам, потому что испугался пренебрежения, ожидавшего его дома, потому что был обижен и сердит на сородичей, не желавших немедленно пойти с ним одним путем. Не они гневались на Гильдаса, как язычники на апостолов, а он на них! За то, что они были к нему равнодушны и даже подтрунивали иногда, за то, что не признавали в нем носителя единственной великой истины, словно не замечали света, которым, как казалось Гильдасу, должно было сиять лицо любого, добровольно принявшего слово Йесы, Божьего Сына. Он впервые задумался: так ли был ярок этот свет, если даже ближайшие соседи и Брега не обращали на него внимания? Мимо жарко горящей светильни не проходят безучастно...

Нет, он вернется в Скару и будет для них как апостол. Если не словом - он не златоуст - то всей жизнью своей. Свет, который дарован ему, он понесет всем, и в первую очередь Кромальхаду, с его ненасытимой жаждой знания и мечтой о крыльях, таких, какие некогда обрел Сын Человеческий, возвращаясь в свое блаженное небесное королевство, и какие сулил Он всем остальным, исполнившим до конца свой долг здесь, на опасной, мятежной и бесконечно любимой земле.

Ибо здесь был рай.

Гильдаса не было дома две недели.

Кромахи тосковал.

Он сам не сознавал до сих пор, насколько он, оказывается, привык к Гильдасу, к тому, что друг все время рядом. В свите Морриган и в Доме Нуаду у Кромахи не было друзей, кроме верных ворон. Были те, с кем вместе он пировал или охотился, но не более... За долгие годы изгнания, которые Кромахи провел в горах после стычки с Ураганом, никто не навестил его. Остальные, конечно, боялись гнева Нуаду - ведь Крылатый угодил в опалу - но все-таки, думалось Кромахи, если бы у него были настоящие друзья, они не испугались бы немилости Старейшего. Фиах и Фиахна, например, не испугались. Нуаду, конечно, попросту не было до них дела, но Кромахи не сомневался: даже если бы Старейший гласно запретил его навещать, Фиах и Фиахна все-таки прорвались бы к нему, невзирая на запрет. А кроме них...