Взывая из бездны

— Я думал, я тут один. Думал, сдохну на фиг. Думал, останусь навсегда один здесь. А потом гляжу — идёт кто-то, а это ты оказался.

Максим, которого распирало тоже что-нибудь наговорить, невероятным усилием сдерживался, вникая в смысл сказанного. Только сейчас, частично по голосу, он узнал в грязном человеке Кондрата. Однако ж он за этот день с небольшим изменился до неузнаваемости — щёки впали и на лице проступили жилы, которых раньше не было, взгляд стал безумным, волосы растрепались. В городе такого бы приняли за маньяка-убийцу и сразу бы на месте и убили, но здесь, в этих условиях, этот человек казался высшим оплотом цивилизованного общества.

Они ещё долго говорили, рассказывая друг другу о произошедшем, размышляя об истоках и дальнейшем пути следования. Кондрат заявил, что знает, где этот лес кончается, что он там был, но там выжженная пустыня, поэтому он и вернулся в поисках еды и воды. Но теперь, когда они вместе, говорил он, они могли бы набрать еды и воды, и пойти туда, ибо он полагает, что там что-то есть. На резонный вопрос Максима откуда он это знает, Кондрат ответил, что он вроде бы слышал звуки выстрелов.

Следующие несколько часов прошли в поисках воды и пищи, которая могла бы продержаться день или более. К воде тоже были особые требования: во-первых, её надо было в чём-то нести, а во-вторых, нужна была чистая вода. Оазисом в свете этих требований появилась яблоня. Яблоки были дикие, мелкие, зелёные и кислые, но это всё же была доступная еда и, вдобавок, они могли утолить жажду. Было решено взять их и идти к выходу; если по пути найдётся что-то более подходящее, то следует это захватить.

Чувствовался большой оптимизм в этих двух грязных пареньках, заброшенных сюда неведомой силой. Другой бы на их месте запаниковал, а эти держались молодцом, рвались изо всех сил к цели, которой, возможно, и не было. Они шли через лес быстрым шагом, почти несясь галопом, перепрыгивая могучие выступающие корни деревьев и уклоняясь от хлёстких веток. Тяжёлые карманы, оттягиваемые яблоками, болтались по бокам, мешая при движении, но они не обращали на это внимания.

Вскоре впереди сквозь стволы забрезжил солнечный свет. Кондрат прерывистым слогом сообщил, что уже скоро. И действительно, очень скоро они вышли из леса. Перед ними открылось грандиозное зрелище на бескрайние, местами образующие холмы и насыпи, залежи грязно-золотистого песка. Чистая пустыня без признаков гор, строений или жизни. Делать было нечего, и они пошли вперёд в том направлении, откуда, по словам Кондрата, доносились выстрелы, но сейчас вокруг было тихо, даже стервятники не летали.

Время в пустыне тянется долго, очень долго — солнце печёт прямо по голове, и мозги постепенно перестают работать, остаётся лишь слепое ощущение надобности и правильного направления. Они шли долго, дольше, чем могли себе позволить, дольше, чем были в силах идти. А солнце всё жгло, раскаляя воздух добела, становилось нечем дышать, дико хотелось пить, поэтому они медленно ели запасённые яблоки. Но и яблоки долго не могли существовать в такой жаре, а уж тем более сохранять влагу. Если какое-то яблоко они ели слишком долго, оно прямо на глазах становилось суше, появлялись морщины на обожжённой кожице.

Однако вскоре они увидели что-то. Сперва по здравому разумению это что-то было принято за один из миражей, которыми так славятся пустыни, однако через полчаса стало очевидно — вдалеке перед ними лежал небольшой посёлок, состоящий из широченного невысокого кирпичного здания и трёх одноэтажных хижин из неопознанного материала, вплотную прилегающих к нему. Позади большого здания возвышались три пальмы, что, по разумению Максима, равно как и Кондрата, указывало на лежащий там оазис. Вокруг стояла тишина, и не было видно ни одного человека.

Относительная близость дворца была обманчива — из-за палящего солнца видимое пространство искривлялось, порождая миражи и изменяя пропорции. Под обжигающими лучами они шли ещё час или более, а дворец приблизился ненамного; казалось, что он живой и постоянно убегает от них. Оба они смертельно устали, еле передвигая ногами и волоча свои бренные тела по безжизненным, но горячим пескам лишённой воды пустыни.

Вновь стало смеркаться — получалось, что они ходили целый день, однако это время обошлось им в несколько месяцев, а может даже лет, жизни. Кондрату казалось, что, скорее всего у него появилось несколько седых волос и уродливых морщин, не свойственных его возрасту. Эта мысль появилась у него, когда он мельком бросил взгляд на волочащего рядом ноги Максима — тот осунулся, ссутулился, щёки впали ещё сильнее прежнего, а в глазах читалось безумное желание наброситься на любую попавшуюся жертву, порвать её и выпить её кровь.

Но, несмотря на вид своего товарища и на свою собственную общую усталость, он продолжал идти, надеясь на спасительную воду и долгожданный отдых. Запасов яблок уже почти не осталось, приходилось экономить, экономить даже на дыхании, чтобы не выпускать по возможности водяных паров.