We were the Champions...(СИ)

Прошлой ночью он все-таки вышел из своей комнаты, чтобы позвать маму. Сам он утешать не умел, вечно говоря совершенно не то, что нужно; а вот у мамы получалось подбирать нужные слова, успокаивая нежным голосом и ласковыми поглаживаниями по голове. Но когда он подошел к кухне, где она часто засиживалась, тихое шмыганье носом заставило его замереть в дверях. Мама тоже плакала. Из-за отца. Шокированный он простоял пару минут, неверящими глазами уставившись на прямую дрожащую спину, сотрясаемую рыданиями. Мама оставалась женственной и сильной даже тогда, когда рыдала на кухне, пытаясь отсчитать капли успокоительного, которые не хотя падали в стакан с водой, что был в ее дрожащих руках. Проморгавшись и помотав головой, Даня также тихо уходит обратно к себе. Ложится в кровать, укрываясь теплым большим одеялом. Злость и обида на отца растут в геометрической прогрессии.

Сегодня терпеть тоже не получается. Каждый раз, когда за стеной раздается всхлип, когда Ева тихо, едва слышно, шмыгает носом, его сердце не просто обливается кровью, нет, оно покрывается страшными трещинами, что расходятся от самого центра, после оно изнутри сгорает, сжимаясь от боли. Вздохнув, он поднимается и отправляется сразу к сестре. Мама сейчас не помощник. Комнату Евы полностью поглотил мрак, саму Евангелину он находит на кровати. Маленький комочек из одеяла часто дергается, дрожа. Сестренка плачет, уткнувшись носом в подушку, повернувшись к нему спиной. Он медленно, нерешительно подходит ближе, закрывая за собой дверь. Из-под одеяла появляется светлая головка, Ева рассеянно хлопает глазами. Осмелев, он присаживается на кровать. Она садится так, чтобы им обоим было удобно.

— Ну ты чего? — мягко спрашивает он.

Она пересаживается ближе к нему так, чтобы можно было уткнуться в его грудь, пряча слезы и заглушая рыдания. Он прислоняется головой к ее виску, крепко сжимая в объятьях.

— Не надо плакать, — просит он. А у самого в глазах стоят слезы. Он пытается делать глубокие вдохи и выдохи, чтобы не зарыдать вместе с Евой. Однако, одна слезинка за другой скатываются по его щекам, падая на одеяло на плечах сестры. Он еще крепче прижимает ее к себе. Евангелина дрожит, из ее глаз непрерывно текут ручьи, а из легких вырываются тихие завывания.

Они засыпают в объятьях, тесно прижавшись друг к другу, в кровате сестры.

После похорон отца жизнь стала невыносима. Ярость и обида на него заполонили его доброе детское сердце. Если бы он решил написать пафосный роман об этом, то обязательно бы сказал, что смерть отца разделила их жизнь на до и после. Но все, казалось, было еще хуже. С каждым днем он все сильнее ощущал не хватку в нем. Друзья семьи помогали как могли, то забирая Еву из школы, то его — с тренировки. У всех его друзей были теплые отношения с отцами, которые воспитывали в них мужчин. Ему было не у кого учиться, поэтому он черпал знания из фильмов, книг и любых других источников.

Поскольку в памяти все еще были свежи те ночи, когда он лежал с сестрой, пряча слезы в ее волосах, он пообещал себе, что поможет ей забыть и отпустить отца. Возможно, тому виной была его злость на папу, на то, что он испортил им жизни своим уходом, за то, что своей смертью он заставил их страдать. Лучше всего запоминается худшее, поэтому хорошего об отце он не помнил почти ничего в то время. Даниил ненавидел все, что напоминало о нем, и высказывал своё неприятное многим мнение Еве. Та смотрела на него сначала непонимающе, а после неодобряюще, но она молчала, лишь изредка напоминала ему о том, как она любит отца. Её тягу благотворить его он не понимал. Так они прожили пять лет. Он ходил на тренировки, Ева — в музыкальную школу. Редко обсуждали отца, она — с любовью и нежностью во взгляде и голосе, он — со злостью и агрессией. После его замечают скауты «Реал Мадрида». Он с радостью прощается с прежним, считая, что после переезда его не будут беспокоить ненависть и обида на отца.

Он не любил прощаться. А кто любит? Кто любит оставлять своих родных? Близких? Друзей? Кому может понравится раз за разом обнулять результат, достижения? В новом месте придется вновь начинать отстраивать себя, отстаивать свои интересы, показывать свои плюсы и бороться с минусами.

Сейчас он стоял рядом с мамой, сестрой и дядей Денисом. Вокруг них стояло по меньшей мере три чемодана, один из которых принадлежал Черышеву. Они с Евой стояли в тишине, а дядя Денис вместе с мамой обсуждали что-то нейтральное. Когда остается около получаса, сестра и мама начинают нервничать. Все чаще взгляд метается от часов к чемоданам. Глаза приобретают подозрительный блеск.

Женский голос едва понятно объявляет начало регистрации на рейс до Мадрида. Они печально переглядываются с сестрой.

— Ну, присматривай там за ним, — просит мама Черышева, отводя взгляд, чтобы сдержать слезы.