Читаем Weird-реализм: Лавкрафт и философия полностью

В этой повести Лавкрафт возвращается к изложению от первого лица — от лица Альберта Уилмарта. Этот герой преподает литературу в Мискатоникском университете, профессорско-преподавательский состав которого должен занимать первые места среди талантливых, но невезучих академиков всего мира. Штат Вермонт переживает ужасающее наводнение в ноябре 1927 года. Многочисленные свидетели наблюдают в воде странные тела и клянутся, что они не принадлежат к человеческому роду. Это ведет к дальнейшему распространению слухов о странных тварях, замеченных в разных концах Новой Англии. В трех газетах Новой Англии разгораются оживленные дебаты, в которых Уилмарт занимает скептически-рациональную позицию и в насмешливом тоне говорит о тех, кто верит в мифы и слухи о монстрах. В результате этого общения Уилмарт получает письмо от читателя по имени Генри Эйкли, живущего поблизости от Братлборо, штат Вермонт. Это приводит к леденящей кровь переписке, которая заставляет Уилмарта против своей воли поверить в то, что крабообразные грибоподобные создания из дальнего космоса скрываются в холмах Вермонта, где добывают некие особые минералы, не встречающиеся на других планетах. В конце концов Уилмарт отправляется в Братлборо, не подозревая, что Эйкли уже порабощен инопланетянами: его мозг извлечен из тела и помещен в металлический цилиндр для транспортировки на Юггот (известный нам сегодня как Плутон). Уилмарт едва избегает той же судьбы, бросившись прочь из дома и совершив побег на автомобиле.


38. Ущелья, которых избегали даже волки

«Этих тварей редко когда удавалось увидеть воочию, и свидетельства их существования передавались теми, кто некогда отважился зайти на самые дальние склоны гор или спуститься в глубокие горные ущелья, которых избегали даже волки» (WD 417; ШТ 301).

Лавкрафт как личность ни в коей мере не был противником науки или просвещения. Тем не менее его рассказы свидетельствуют, что, будучи доведенными до предела, наука и просвещение приводят к выводам, пугающе сходным с откровениями, уже предлагавшимися мистиками и теософами. В этот пестрый авангард передовых визионеров входят даже необразованные диковинные моряки, хотя высокомерные лавкрафтовские рассказчики отмахиваются от них, считая низшими существами. В ранг просвещенной элиты вводится даже одна ведьма: «...Пожилая городская обывательница из семнадцатого столетия была наделена... способностью проникать в такие глубины математики, какие, быть может, были недосягаемы для в высшей степени передовых изысканий Планка, Гейзенберга, Эйнштейна и Де Ситтера» (WH 656; ВД 232-233 — пер. изм.). Но в некоторых случаях высшим знанием обладают даже животные, например волки из пассажа выше. Поскольку волки обычно считаются бесстрашными, избегание ими определенных «глубоких горных ущелий» должно вызывать серьезное беспокойство относительно этих мест.

Просвещенные, рациональные люди смотрят свысока на все скрытые, или оккультные, качества и предоставляют конкретные подтверждения своим выводам. Тем самым просвещенным людям удается отбросить большинство наивных суеверий прошлого. Но они слишком увлекаются своим интеллектуализмом, а это значит, что их завораживают поверхностные качества вещей. Только когда эти качества претерпевают кошмарные изменения, например при встрече с неописуемыми идолами, или «цветом только по аналогии», или «призрачным инфрабасовым тембром», мы постепенно приходим к осознанию факта, что космос рвется по швам. Животные, напротив, более глубоко, хоть и спорадически, контактируют с сутью вещей. Это широко распространенный троп как в жизни, так и в литературе: лай или рычание домашних животных часто выдает сомнительных, скрытных личностей задолго до того, как люди что-то заподозрят. В «Цвете иных миров» лошади плохо реагируют на события, происходящие на ферме Гарднеров, более остро ощущая, что поблизости что-то не так. В «Ужасе Данвича» домашние животные так ненавидят Уилбера, что ему приходится носить при себе огнестрельное оружие: «Неприязнь собак к нему стала притчей во языцех, и он вынужден был вооружиться пистолетом, чтобы безопасно расхаживать по округе» (DH 377; УД 104). Во «Мгле над Инсмутом» мы узнаём от билетера, что жителей Инсмута животные тоже недолюбливают: «...Раньше, когда еще не было автомобилей, у них лошади часто бесились» (SI 591; МИ 296). И, пожалуй, лучший пример, где собаки действительно оказываются проницательнее людей, находим в «Хребтах безумия». Говоря о реакции собак на недавно извлеченных полурастений-полуживотных Старцев, профессор Лейк передает по радио: «Извлекли их на поверхность, собак отвели подальше. Они на этих тварей так и кидаются» (ММ 499; ХБ 480). Профессору Лейку следовало бы прислушаться к собакам. Старцы вскоре просыпаются от тысячелетнего сна и убивают всех — и людей, и собак. Я не могу вспомнить ни одного случая у Лавкрафта, когда животные ошибались. Их инстинктивные реакции прорываются через обманчивую внешнюю поверхность вещей и входят в смутный контакт с самими вещами.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука