Читаем Weird-реализм: Лавкрафт и философия полностью

Как размытые и источающие дьявольскую власть внушения фотографии служили воротами к чудовищно ускользающей геометрии черного камня, так и «издалека и приглушенно» звучащие голоса на записи производят облако сомнений, в котором нас поджидает нечто гораздо худшее, чем странно изрезанный камень: жужжание, принимающее форму человеческой речи. Мы уже встречались с особенностями речи Уилбера Уэйтли, вызывавшими серьезные подозрения. Но в случае Уилбера искаженному голосу сопутствовала огрубленная грамматика и особенности диалекта. В данном же случае отвратительный жужжащий голос звучит иначе: «...Слова проговаривались четко, фразы строились по правилам английской грамматики, а манера речи напоминала декламацию университетского профессора». То есть все внешние характеристики голоса являются социально приемлемыми. В нем слышится эталонный английский и выдается его более высокое интеллектуальное происхождение, чем у среднестатистического голоса. Казалось бы, «манера... университетского профессора» должна успокаивать: ученые в большинстве случаев народ тихий и неагрессивный. Однако есть небольшая проблема. Несмотря на безупречную грамматику и акцент, голос звучит «отвратительным эхом, несущимся на крыльях сквозь невообразимые бездны из адовых глубин космоса». И совершенно не улучшает ситуацию то, что жужжащему созданию отвечает «приятный голос с нотками бостонского говора», вещающий нараспев «Йа! Шуб-Ниггурат! Черный Козел с Легионом Младых!..» (WD 434; ШТ 324). Нормальные связи, имплицитно соединяющие хороший выговор и грамматически правильную речь с благородной личностью, а бостонский говор — с сухим и прагматичным, но в целом благонамеренным новоанглийским умом, разлетаются в пыль. Мы узнаём, что внешне приличный голос может быть связан с отвратительным эхом из адовых глубин космоса.


44. Монотонное гудение омерзительного гигантского насекомого

«Но хотя я все еще отчетливо слышу этот голос, мне не хватило духу его проанализировать, чтобы точно описать. Он походил на монотонное гудение омерзительного гигантского насекомого — гудение неземного существа, как бы с усилием преображенное в артикулированную человеческую речь, причем я с полной уверенностью могу утверждать, что органы, производившие эти звуки, ни в малейшей степени не похожи на голосовые связки человека или на голосовой аппарат земных млекопитающих» (WD 434; ШТ 325).

Это не все, что можно сказать об этом голосе. Он не совсем избегает описания, поскольку мы уже установили его сходство с жужжанием. Но теперь Лавкрафт становится точнее. Омерзительное гигантское насекомое — уже достаточно ужасающий образ, но еще хуже его «гудение», «с усилием преображенное» в членораздельную речь пришельца. Слово «с усилием» (ponderously) указывает, что этот процесс был нелегок, а поскольку перевод гудения в речь пришельца был, по-видимому, не совсем точен, мы можем почти физически почувствовать напряжение между ними. Б этой речи слышен какой-то след гудения, что позволяет описать ее как «голос неземного существа», а не человека, и создает еще один слой неполной переводимости между жужжащим созданием и предполагаемой человечностью. Несмотря на правильность грамматики и ученый акцент, голос содержит гудящие ноты и отдельные намеки на инопланетный разумный вид. Его способность подделывать нашу грамматику и ученые интонации, по-видимому, лучше, чем его умение копировать базовые звуки человеческих голосовых связок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука