Читаем Weird-реализм: Лавкрафт и философия полностью

История Зейдока не вызывает большого доверия у рассказчика. Но по возвращении на автобусную остановку ему сообщают, что автобус, к сожалению, сломался и что молодому человеку придется провести ночь в «Гилман-хаусе», мрачной инсмутской гостинице, постояльцы которой порой становились свидетелями очень странных разговоров. Ночью неизвестные пытаются проникнуть в комнату рассказчика, но ему удается бежать через дверь в смежную комнату и спрыгнуть на крышу соседнего здания, склада. Оттуда он бежит из Инсмута, сначала имитируя «шаркающую» походку местных жителей, а затем продвигаясь по заброшенной железной дороге и перепрыгивая через опасный провал на мосту. За городом он видит большую группу жителей, пытающихся выследить его. Когда они переходят рельсы неподалеку от рассказчика, тот замечает их нечеловеческие тела, отвратительную хромоту, безобразные наряды. Рассказчик теряет сознание. Очнувшись на следующее утро, он покидает предместья города и сообщает о случившемся властям. Как сообщалось в начале повести, федеральная полиция после семимесячного расследования атакует город, разрушает множество зданий и подрывает торпедами прибрежный риф. Многочисленных жителей Инсмута помещают в концентрационные лагеря, но даже либеральные организации перестают протестовать после того, как им показывают узников. В заключении рассказчик приходит к выводу, что он сам — по одной из ветвей своего фамильного древа — происходит от рыбожаболюдей. Проходит время, и его глаза становятся все более и более похожи на немигающие очи инсмутцев. Он подумывает о самоубийстве, но под конец повести свыкается со своей общностью с рыбожабами, которые так и не были до конца уничтожены силами федералов.


64. Либеральные организации присмирели и затихли

«Негодующие выступления либеральных организаций спровоцировали долгие кулуарные дискуссии, после чего представителей общественности пригласили посетить ряд неких лагерей и тюрем. И в итоге все эти общества удивительным образом быстро присмирели и затихли» (SI 587; МИ 290).

Федеральная полиция организует крупный рейд в Инсмут: «Нелюбопытные обыватели сочли эти облавы очередным эпизодом сумбурной войны с алкоголем. Те же, кто более пристально следил за новостями, однако, были поражены лавиной арестов, пугающей численностью вооруженных отрядов, брошенных производить эти аресты, и таинственностью дальнейшей судьбы арестованных» (SI 587; МИ 289). Затем множество арестованных куда-то исчезают, либералы выступают в защиту их прав. Но даже они замолкают после встречи с узниками. Об этом сообщается в самом начале повести, до нашего знакомства с жителями Инсмута. Когда это произойдет, мы вспомним вступительные абзацы, перестанем удивляться пассивности и молчанию либеральных организаций и уже не будем бранить их за узость гуманистических воззрений. Останется только один вопрос — почему арестованных поместили в заключение, а не расстреляли? — ведь мы узнаем от старого Зейдока, что эти существа могут умереть только насильственной смертью.

В большинстве рассказов Лавкрафта страшная правда известна немногим, и эти немногие либо защищают ее от широкой публики ради блага последней, либо делают ее достоянием публики, но сталкиваются со скепсисом (как в случае с газетным фельетоном о данвичевской истории в Associated Press [DH 394; УД 135]). «Мгла над Инсмутом» — единственный случай у Лавкрафта, где заговор правительства столь детально проработан и хорошо обоснован, что даже либеральные и правозащитные организации молчаливо соглашаются с созданием концентрационных лагерей. В «Хребтах безумия» опасность заключалась в том, что власти знают слишком мало, но рискуют узнать слишком много. В случае Инсмута все устроено противоположным образом: правительство уже знает слишком много и предпочитает, чтобы публика знала как можно меньше.


65. Хлюпающий голос

«Ему почудилось, что лопочут иностранцы, но, по его словам, больше всего его напугал один голос, который время от времени вступал в разговор. Голос этот звучал так ненатурально — как он выразился, был похож на хлюпанье — и так страшно, что он не смог даже раздеться и лечь в кровать» (SI 592; МИ 296).

Билетер сообщает рассказчику о вызывающих ужас впечатлениях фабричного инспектора, который останавливался в «Гилман-хаусе», единственной гостинице в Инсмуте. Работник станции переубеждает рассказчика, который собирается переночевать в Инсмуте: лучше бы молодой человек остановился в Ньюберипорте и поехал на автобусе до Инсмута в 10 утра, а затем в 8 вечера пересел на автобус до Аркхема. Это предупреждение уже подготавливает нас к событиям следующего вечера в Инсмуте, когда Джо Сарджент имитирует поломку автобуса. Рассказчик вынужден остановиться в «Гилман-хаусе», где ночью его пытаются убить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука