Weird-реализм: Лавкрафт и философия

Это типичный для Лавкрафта жест. В его рассказах мы часто встречаем объекты, которые ошеломляют своей новизной, хотя при этом и принадлежат к определенному загадочному стилю. Благодаря этому наше внимание смещается с поверхностного содержания таких объектов на едва уловимые повторяющиеся элементы их структуры, которые сообщают нам, что объекты принадлежат к установившейся традиции. Любой человек способен дать грубое описание стиля Фомы Аквинского, Сезанна или Тракля; в таком случае мы, пожалуй, упомянем некоторые темы их текстов или картин, а также несколько основных черт, характеризующих организацию их произведений. Но это становится совершенно невозможным в случае, когда мы имеем дело с чем-то совершенно неведомым, поскольку оно будет ускользать от любого точного описания. Тем не менее мы сможем обнаружить в таких объектах повторяющиеся элементы. Подобный опыт знаком тем, кто побывал в далеком путешествии. Будучи американцем, я не могу точно сказать, на что похожа первая неделя, проведенная в Египте, Японии или Индии. Помимо очевидных различий с Соединенными Штатами, обнаруживаются некоторые негласные правила и практики (usages), которые мы подспудно научаемся замечать. Такой же слой расплывчатых и невыразимых повторяющихся элементов мы находим в тиаре.

Более того, предмет сам по себе вызывает беспокойные ощущения. Во-первых, тиара, видимо, «предназначалась для головы причудливой эллиптической формы» (SI 595; МИ 300). Во-вторых, рассказчик замечает, что после нескольких минут осмотра «повторяющиеся в рельефах морские мотивы обрели вдруг почти что зловещую суть» (SI 595; МИ 301). Это вполне понятное беспокойство сопровождается наилучшими образчиками лавкрафтовских аллюзий. Например: «Эти орнаменты словно намекали на далекие тайны и невообразимые бездны времени и пространства» (SI 595; МИ 301). И еще: «Среди рельефных фигур угадывались сказочные чудовища гротескно-уродливого и зловещего вида, причудливо сочетавшие в себе признаки рыб и земноводных, и они вызывали у меня некие навязчивые и неприятные псевдовоспоминания» (SI 595; МИ 301). После этих предварительных аллюзий Лавкрафт, как обычно, совершает дополнительный шаг в бездну космологической паники: «Временами мне грезилось, что рельефные контуры этих нечестивых рыбожаб являют собой квинтэссенцию неведомого беспощадного зла» (SI 596; МИ 301). Но только «временами» — рассказчик должен знать меру.

67. Откровенно произвольная

«Странным контрастом жутковатому виду тиары была ее короткая и прозаичная история, которую мне поведала мисс Тилтон. В 1873 году эту тиару буквально за гроши сдал в ломбард на Стейт-стрит пьяный житель Инсмута, вскоре после того зарезанный в уличной драке. <...> Экспонат снабдили этикеткой, на которой указали местом ее вероятного изготовления Восточную Индию или Индокитай, хотя эта атрибуция была откровенно произвольной» (SI 596; МИ 301-302).

В этом пассаже Лавкрафт сильно рискует, но все-таки ему удается дестабилизировать ситуацию. Мы имеем дело со структурой, состоящей из двух противопоставлений, увенчивающихся аллюзией. Рассказчику разрешают посетить экспозицию Исторического общества Ньюберипорта, поскольку «было еще не слишком поздно» (SI 594; МИ 300) — намек на то, что стоял поздний вечер. Куратор коллекции — «престарелая дама» (SI 594; МИ 300 — пер. изм.), мисс Анна Тилтон. Почти все женские персонажи у Лавкрафта либо чудовища, либо калеки, но в данном случае мы сталкиваемся с редким исключением из этого правила. Она неглупа и вполне привержена своему делу, демонстрирует некоторый снобизм: «Ее же собственное отношение к объятому мглой Инсмуту — где она никогда не бывала — было продиктовано отвращением к общине, которая в культурном смысле скатилась на самое дно» (SI 596; МИ 302). Основание для этого снобизма не самое верное: вскоре мы узнаем, что социальное разложение — наименьшая из проблем Инсмута, Мисс Тилтон считает, что тиара была частью «пиратского клада» (SI 596; МИ 302), как будто бы пираты и тропические племена — подходящее объяснение для странной овальной тиары с ужасающими узорами, не принадлежащими ни одной из известных расовых или национальных традиций. В довершение всего, она рассказывает «короткую и прозаичную» (SI 596; МИ 301) историю предмета, настолько необычного, что рассказчик «буквально вытаращил глаза при виде этого диковинного произведения, рожденного какой-то неземной богатой фантазией, которое покоилось на пурпурной бархатной подушечке» (SI 595; МИ 300). Тем не менее мисс Тилтон, похоже, равнодушна к очевидной странности тиары.