Who's Afraid of Gender?

За последние несколько десятилетий в Соединенных Штатах было немало дебатов, связанных с гендерной проблематикой, но сам термин не представлял особой проблемы. В конце концов, он выполнял обыденную функцию и не казался большинству людей воплощением опасной идеологии. Впервые проблема стала резонансной для международного движения против гендерной идеологии в контексте дебатов о трансгендерности, когда в них вмешались евангелические группы. Но затем Конференция католических епископов США в 2019 году собрала папские высказывания о гендере и опубликовала руководство, предостерегающее от опасностей преподавания половых и гендерных вопросов в образовании. В центре последующих дебатов был вопрос о том, должны ли трансгендеры иметь возможность пользоваться туалетами, соответствующими их полу, как они сами его определили. Этот вопрос снова возник в споре о том, могут ли трансгендерные женщины участвовать в соревнованиях по женским видам спорта, и если да, то на каких условиях. Он вновь возник в споре о том, следует ли предоставлять транс-детям медицинскую помощь и общественные ресурсы в связи с их переходным периодом.

Лишение медицинского обслуживания и цензура в сфере образования - пугающие формы бесправия, к которым прибегает все большее число населенных пунктов и штатов США. С одной стороны, детям дается слишком много свободы, чтобы они могли учиться, решать свою судьбу. С другой стороны, они явно подвержены индоктринации, и их свобода мыслить должна быть возвращена им законодательным путем. Эскалация законодательных предложений правого крыла направлена на то, чтобы санкционировать, чему можно и чему нельзя учить, что означает, что все чаще предлагается поддерживаемая государством форма полиции мысли, противопоставляемая "гендерной идеологии", которая рассматривается как форма насильственного обращения в другую веру. Если кажется, что трудно провести различие между предполагаемой идеологией, характеризуемой как индоктринация, и способом ограничения того, что учащиеся могут читать (и о чем думать), и тем, какую медицинскую помощь они могут получить, то на какой стороне мы находим индоктринацию? Проблема в том, что дети слишком свободны в своих мыслях и фантазиях? Предполагается ли, что если дети читают о чем-то, то они станут этим чем-то? Что за странные способности приписываются чтению и книгам? Цензура, таким образом, не верит в запредельную транзитивную силу слов, которых она боится: они, очевидно, слишком захватывающие и преобразующие, чтобы приблизиться к ребенку. Сами слова негласно считаются вербовщиками и растлителями, поэтому они должны быть удалены из класса, чтобы помешать их очевидно огромному и разрушительному воздействию. Страхи разжигаются, чтобы стало приемлемым увольнять людей с их должностей; ограничивать то, что можно говорить, показывать, слышать и преподавать; клеймить учителей, администраторов и художников, которые осмеливаются затрагивать такие вопросы, как опасность. Такие действия, возможно, и не являются полноценным фашизмом, но они представляют собой явные элементы фашизма, которые не сулят ничего хорошего в будущем, если им не противостоять.

Давайте вспомним, что некоторые слова представляются настолько могущественными, что только с помощью цензуры можно надеяться лишить их этой силы. Безвыходная ситуация, конечно, для тех, кто живет в страхе перед текстами, речью, изображениями и представлениями - в том числе и драг-перформансами. И все же практика цензуры приписывает словам, текстам и перформансам больше власти, чем они могут иметь сами по себе. Изучение таких слов, как "гей", "лесбиянка", "транс", даже "гендер", в идеале должно вызывать у молодых людей безобидные вопросы: Что имеется в виду? Это шанс рассказать историю, предоставить информацию и избавить учеников от беспочвенных предрассудков? Это открытие разума к прожитым возможностям, которыми изобилует современная жизнь, - способ познания мира , в котором мы живем. Не обязательно жить так, чтобы знать, что люди так живут, и получение знаний о каком-то образе жизни не означает, что человек обязан его придерживаться. Все это должно быть достаточно ясно, но основные формы ясности быстро исчезают, поскольку появляются возможности для разжигания страстей, которые служат укреплению авторитарной власти.

Аналогичным образом, здравоохранение в идеале должно быть услугой, облегчающей страдания. Лишение медицинской помощи бросает людей на произвол судьбы, не давая им возможности исправить ситуацию. Конечно, необходимо провести серьезную дискуссию о том, какое медицинское обслуживание целесообразно для молодых людей и в каком возрасте. Но чтобы вести эти дискуссии, мы должны находиться в сфере законности. Если само рассмотрение вопроса о гендерно-утверждающем уходе запрещено, то никто не сможет решить, какая форма лучше всего подходит для конкретного ребенка в определенном возрасте. Мы должны держать эти дебаты открытыми, чтобы убедиться, что здравоохранение служит благополучию и процветанию ребенка.