Why Me?

И критика уже началась. Комиссар – Мэлоуни так и не смог запомнить его имя и не видел в этом смысла – позвонил, чтобы пристыдить его, проявить недовольство им, тактично, в своей джентльменской манере чиновника из высшего эшелона. И Мэлоуни хорошо понимал, неважно, что сказал комиссар и что он ответил ему. Главное то, что звонок комиссара внесли в журнал и в книгу записей и личное досье Мэлоуни позволит комиссару продемонстрировать его лидерство. Сукин сын.

Ладно, возможно не совсем сукин сын, поскольку в своем телефонном звонке дал ясно понять кто его истинные враги: «Агенты ФБР Закари и Фридли в настоящий момент находятся в моем офисе и обсуждают со мной сложившуюся ситуацию» сказал комиссар и на заднем фоне послышались вздохи возмущения из-за измены комиссара. И это было единственное светлое пятно во всем разговоре.

Можно ли что-то сделать с Закари и Фридли? Можно ли сделать что-то, чтобы защитить собственную задницу, если он выставил ее на всеобщее обозрение, перед всем миром?

Единственное действенное решение – найти чертов рубин. И найти его вместе с преступником. Ведь это не мелкое недоразумение, которое можно загладить красивым ювелирным изделием. То, в чём нуждалась бы в этот раз общественность, Департамент Полиции, ФБР и Госдепартамент, ООН и правительство Турции, в чём нуждался бы сам Мэлоуни – человеческая жертва.

- Никак не меньше,- вслух произнес инспектор.- Мы должны взять его.

- Не могу не согласиться,- сказал Леон.

Он и Мэлоуни остались одни в большом кабинете в Полис Плазе, отчасти потому, что так захотел инспектор, и отчасти потому, что в этот момент никто в огромном городе Нью-Йорке не захотел бы связываться с Фрэнсисом Мэлоуни.

- И сделать это должны именно мы,- продолжил Мэлоуни.- Не гребаные ФБР и не зарубежные профаны.

- О, безусловно.

- И не какой-нибудь криминальный элемент. Хотя, кровь Христова, у них лучше всего получиться его пристрелить.

- Жаль,- сказал Леон.- Если бы этот человек был геем, то я смог бы провести работу под прикрытием.

Мэлоуни косо посмотрел на него:

- Леон, у меня никогда не получается понять до конца, когда ты пошлишь, а когда нет.

Леон ткнул изящным пальчиком в узкую грудь:

- Я?

- В любом случае, - продолжил инспектор,- ты слышал запись. Разве он похож на проклятого педика?

- Если он и педик,- ответил Леон,- то должно быть уже давно сидит в туалете и выпускает нафталиновые какашки.

- Ты отвратителен, Леон,- и Мэлоуни на мгновенье задумался.- Криминальный элемент. Что случится, если они первыми найдут его?

- Отправят к нам. С Византийским Огнем, конечно.

- Может быть. Может,- Мэлоуни покосился на дальнюю стену, стараясь заглянуть в будущее.- Может пресса до него доберется первой? Что-то с этим миром не так, раз преступники помогают нам? Не хорошо, Леон.

- Все варианты не хороши.

- Верно,- и Мэлоуни внезапно решил.- Леон, позвони Тони Каппеллетти, пускай прижмет того стукача, как же его имя.

- Бенджамин Артур Клопзик.

- Пускай Тони установит на нем микрофон, полный радио адаптер. Хочу знать каждое слово, произнесенное в том логове воров. И мне нужны все свободные сотрудники ТПС в городе, на территории трех кварталов от того бара. Если вдруг наши ребята найдут того воришку, то я хочу забрать его у них в ту же секунду.

- Ох, очень хорошо,- согласился Леон.- Точно, решительно и ох как правильно.

- Позже будешь трепаться,- сказал ему Мэлоуни.- Сначала позвони.

34

Задняя комната в «Баре и Гриле» напоминала одну из картин Русской Революции - штурм Зимнего двора – или, более правильно, Французскую революцию: якобинцы в эпоху Террора. Здесь никогда еще не было так многолюдно, так дымно, так жарко, так много соперничества и разногласий. Тини Балчер в роли судьи и трое его помощников сидели по одной стороне круглого стола, лицом к двери, в окружении других парней позади них, которые стояли, прислонившись к коробкам со спиртным. Среди толпы притаилось много взбешенных людей. Парочка стульев возле двери и напротив Тини оставалась свободной. Резкий свет от лампочки без абажура с тонким рефлектором «смыл» всю нежность красок, подготовил картину для работы художника-жанриста со скудной палитрой, или, для съемок немецкого немого кино о чикагский бандитах. Угроза и безжалостный личный интерес сквозили в чертах лица каждого, в сутулости плеча, изгибе колена, резкости глаза и наклоне тлеющей сигареты. Все курили, все тяжело дышали и – поскольку в комнате было жарко – все потели. Кроме этого в перерывах между опросами все говорили одновременно. Когда Тини Балчер хотел высказаться, он опускал кулак на стол и ревел «Всем заткнуться!» и в наступающую тишину вставлял предложение. Дортмундеру самому виновному из виновных очень повезло, что он долго дожидался своей очереди снаружи, в великолепии бара и успел опрокинуть два двойных бурбона с льдом, прежде чем вернулся Келп, чтобы войти с ним в ту комнату на обозрение всех тех холодных глаз.

Приглашены они были парнем, с которым были плохо знакомы, Гус Брок, подошел к столику, где они сидели, и сказал:

- Привет, Дортмундер, Келп.

- Приивет, Гус,- ответил Келп.