Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда

По моим примерным подсчетам за последние пару десятков лет я говорил с Джеймсом Ласситером по телефону где-то двадцать тысяч раз, и в среднем один звонок длился от семи до двенадцати минут, итого где-то 171 000 минут. То есть я провел на телефоне с Джей-Элом примерно 118 дней. Чтобы вы понимали, если бы это был один непрерывный звонок, то в начале я поздравил бы его с Новым годом, а к концу интересовался бы, как он проводит Пасху. Мы обсуждали по телефону все на свете: рождения, свадьбы, кино, детей, происшествия, музыку, деньги и их отсутствие, смерти, всякую тупость и спорт.

Но этот звонок длиной в двадцать шесть секунд входит в пятерку лучших звонков Ласситера. Своим стандартным невозмутимым монотонным голосом он сказал:

— С тобой лично хочет поговорить Мухаммед Али.

Существуют редкие личности, которые прекрасно знают, кто они такие и что они делают — Ганди, мать Тереза, Мартин Лютер Кинг-младший, Нельсон Мандела и даже такие юные дарования как Малала Юсуфзай и Грета Тунберг. Каждый из них принял свой божественный долг и готов страдать за правду и общее благо. В их убежденности есть пьянящая сила — они спокойны, решительны и умеют любить даже в разгар конфликтов и ужасных бедствий. Ты можешь просто постоять рядом с ними и зарядиться душевным стремлением вершить добро. За ними хочется следовать, им хочется служить, рядом с ними хочется воевать.

Мухаммед Али на пике своей славы — и своей спортивной формы — отказался от всего, чтобы выразить протест войне во Вьетнаме. Он отказался от призыва в Армию США по религиозным убеждениям и идейным соображениям, а в 1967 году Али осудили за «уклонение от воинской повинности» и приговорили к пяти годам тюрьмы. Ему запретили выезжать из страны, наложили огромный штраф и на три года отстранили от бокса.

Я не уклоняюсь от повинности, я не предаю родину. Я не пытаюсь сбежать в Канаду. Я остаюсь здесь. Хотите отправить меня в тюрьму? Пожалуйста. Я четыре сотни лет провел в тюрьме. И мог бы провести еще года четыре или пять, но я не отправлюсь за десять тысяч миль, чтобы убивать и уничтожать других невинных людей. Если я захочу умереть, я умру прямо здесь, прямо сейчас, в бою с вами — если я захочу умереть. Вы — мои враги, а не китайцы, не вьетнамцы, не японцы. Это вы лишаете меня свободы. Это вы лишаете меня справедливости. Это вы лишаете меня равенства. Хотите, чтобы я куда-то поехал и воевал за ваши убеждения? Да вы сами здесь, в Америке, не вступитесь за меня, за мои права и мою веру. Вы не вступитесь за меня даже здесь, дома.

Я приехал в Лас-Вегас, чтобы встретиться с чемпионом, его женой Лонни и его дочками Лейлой и Мэй Мэй.

Перед Али стояла плошка куриного супа с лапшой. И хотя я даже не думал о том, чтобы играть его в кино, я практически машинально подметил его прическу, то, как он обхватывает губами ложку, как опирается на стол левой рукой, пока ест правой, и как удивительно плавно он двигается. Он посмотрел на меня, и его лицо тут же сложилось в фирменную гримасу, верхние зубы забавно впились в нижнюю губу.

— Кто впустил сюда этого сосунка? — выкрикнул Али, вскакивая из-за стола.

Очевидно, это происходило не в первый раз. Все в семье знали свои роли. Мэй Мэй встала перед отцом.

— Не надо, папа, — сказала она. — Давай сегодня без этого.

Али притворился, что пытается обойти ее, но не может.

— Этот сосунок думает, что может просто так сюда зайти? Сейчас я ему покажу, — сказал он в точности, как Мухаммед Али.

Пришел черед Лонни вступить в разговор. Теперь они с Мэй Мэй обе пытались удержать Али.

— Ну не надо, дорогой, — тепло сказала Лонни. — Доешь свой суп. Можно же хоть разок с кем-то не попытаться подраться?

Я решил подыграть.

— Слушайся жену, чемпион, — сказал я. — Ешь свой суп. Тебе со мной лучше не связываться.

Его это раззадорило.

— Ну все, все! Расступайтесь все! Сейчас послушаем, как он заговорит с кулаком во рту!

Все расхохотались. Кто знает, сколько раз его семье приходилось разыгрывать эту сценку? Но в тот раз это был подарок специально для меня — Али знал, что я эту историю буду рассказывать всем до конца жизни.

Таким Али и был. Он всегда пытался заставить тебя улыбнуться. Он знал, что он — Мухаммед Али, и понимал, что это значит для людей вокруг. Он готов был пойти на все, чтобы оставить автограф на твоем сердце.

«Успокоившись», он меня обнял. Он стал проверять мои бицепсы и пресс, прощупывать кости моих рук. Затем выставил передо мной ладони.

— Покажи свой удар, — сказал мне Мухаммед Али.

— Да ну, чемпион, я ведь еще даже не начал тренироваться…

— Давай, хорош болтать! Врежь мне, — настаивал величайший боксер всех времен.

Я вообще не представлял, как нужно правильно боксировать или бить. У меня была правосторонняя стойка, но я вытянул правую руку и уныло тыкнул ей в подставленную ладонь. И тут Али меня напугал до смерти, потому что согнулся пополам и начал вопить от боли, держась за руку.

— Вы видали?! — крикнул он, указывая на меня. — Этот мальчик меня ударил! Я тут сижу, никого не трогаю, а он меня взял и ударил! Да тебя сегодня в тюрьму упекут, сосунок!