Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда

Чарли в ярости ворвался ко мне в трейлер.

— Так, пошли, эти суки охерели.

Я не понял, что за суки и почему они охерели, но знал Чарли достаточно давно, чтобы почувствовать — дело плохо. Новости разнеслись по площадке, и у туалетов стала собираться толпа. На место происшествия мы пришли вдесятером. Слева было пятнадцать мозамбикских ассистентов, справа — тридцать белых южноафриканцев. Чарли Мэк вышел в центр.

— Кто это сделал? — спросил он.

Мозамбикцы указали на виновника. Мы все повернулись к нему.

— Ты че, кого-то макнул головой в унитаз? — прогудел Чарли, возвышаясь над ним.

— Тебя это не касается, — ответил он.

— Еще как касается. Меня тоже макнешь? — сказал Чарли, теперь уже активно вторгаясь в его личное пространство.

Почувствовав себя неуютно от такого напора, парень сделал два шага назад. В ответ Чарли сделал три. Нас со всех сторон окружили южноафриканские члены съемочной бригады, и каждый из нас присматривал себе цель на случай драки.

— Че мне сделать, чтобы ты меня тоже макнул в унитаз?

Остальные стали пытаться как-то разрядить обстановку.

— Давайте успокоимся…

Но это только раззадорило Чарли.

— Я ХОЧУ, ЧТОБЫ МЕНЯ МАКНУЛИ В УНИТАЗ! ЧТО МНЕ СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ МЕНЯ МАКНУЛИ В УНИТАЗ? ТВОЯ МАМАША — ГРЕБАНАЯ СУКА! ТЕПЕРЬ МАКНЕШЬ? — проорал Чарли прямо в лицо провинившемуся.

— МАМАША ТВОЯ — СУКА ГРЕБАНАЯ И ШЛЮХА ПОДЗАБОРНАЯ! ТЕПЕРЬ МАКНЕШЬ МЕНЯ В УНИТАЗ? ТЕБЕ ЖЕ НРАВИТСЯ ВСЕХ МАКАТЬ! ДАВАЙ, МАКНИ МЕНЯ! НУ, ЧТО МНЕ СДЕЛАТЬ ЕЩЕ? ЕСЛИ Я ТЕБЕ ЗУБЫ ВЫБЬЮ, ТЫ МЕНЯ МАКНЕШЬ?

Тут, наконец, пришел сам Майкл Манн. Он услышал, что назревает инцидент. Наверное, он был единственным человеком во всем Мозамбике (не считая, возможно, Нельсона Манделы), который мог бы потушить этот пожар. Майкл показал на меня и на начальника южноафриканской бригады.

— Ты и ты. В мой офис. Живо. Остальные — работать.

— Того парня нужно немедленно уволить, — сказал я.

— Так не делается, — ответил представитель съемочной бригады. — При всем моем уважении, вас это совершенно не касается. Мы уладим дело между собой.

— Улаживайте как хотите, — ответил я, — только своего расиста отправьте куда подальше. Он уволен. Чтобы духу его здесь не было.

— Я согласен, — поддержал Майкл. — Я не потерплю подобного поведения у себя на площадке.

— Вы, лицемерные американцы, везде видите свой расизм, — сказал он. — Не все конфликты укладываются в ваше детсадовское представление о расе.

— Так, я что-то не понял, — сказал я. — Ты хочешь сказать, что с белым пацаном он бы повел себя точно так же?

— Я хочу сказать, что вы никогда не сможете до конца понять эту проблему.

— Ага, — сказал я. — Давай проще: тот козел уволен за то, что он мудак.

— В таком случае, если уйдет он, уйдем мы все.

Под «всеми» он имел в виду около сотни членов южноафриканской съемочной бригады. Их уход поставил бы крест на нашем фильме и спустил в трубу десятки миллионов долларов. Его угроза могла обернуться катастрофой. Я занервничал, мое сердце заколотилось — я ведь пообещал Мухаммеду Али, что расскажу миру его историю. Если я распущу бригаду, проект будет обречен.

Потом меня осенило левым хуком прямо с небес: это и есть Али. В этом моменте и заключается весь смысл. Мухаммед Али пожертвовал всем именно ради этого. Да пошел этот фильм. Али ни за что не допустил бы, чтобы ради его фильма семнадцатилетнего парнишку окунули головой в унитаз.

Я прозрел.

— Ну и валите на хрен домой, — сказал я. — Лучше я положу весь свой гонорар до последнего цента, чтобы привезти сюда съемочную бригаду из Америки. Но мы не допустим, чтобы на съемках фильма о Мухаммеде Али людей макали головой в унитаз. Проваливайте.

С этими словами я вышел из офиса Майкла.

Майкл меня полностью поддержал. В итоге ушло всего человек двадцать. Мы с Майклом скинулись, чтобы покрыть убытки. Нам обоим пришлось отдать по паре миллионов долларов, но тут даже думать было не о чем. Я начал понимать, в чем сила предназначения.

Предназначение и желание могут казаться одним и тем же, но иногда это абсолютно разные, даже противоположные явления.

Желание — это что-то личное, специфическое и насущное. Оно ведет нас к самосохранению, получению удовольствия или краткосрочной выгоды. Предназначение гораздо масштабнее, богаче. Оно требует заглядывать далеко вперед и думать о благе других людей. Это всеобъемлющая цель, за которую ты готов бороться. Много раз в жизни я действовал, движимый желанием, убеждая себя в том, что на самом деле это — мое предназначение.

Желание — это то, чего ты хочешь. Предназначение — это то, чем ты являешься. Желание со временем ослабевает, а предназначение становится лишь сильнее. Желания отнимают силы, потому что за одним всегда следует другое. Предназначение наделяет силой — это мощный двигатель. Предназначение придает смысл и ценность неизбежным жизненным страданиям. Как писал Виктор Франкл: «В каком-то смысле страдание перестает быть страданием, как только обретает значение — например, значение жертвы».