Таким образом, вполне возможно быть независимым альтруистом, тем, кто принимает такие решения в жизни, которые приводят к автономному желанию помогать людям, нуждающимся в помощи. Пока выбор за вами, вы остаетесь независимы. В наши дни многие люди подавляют свои альтруистические инстинкты, стараясь жить, соответствуя эгоистическим нормам нашего времени. Поскольку мы являемся существами социальными, в нашей природе заложено заботиться о других людях, но люди игнорируют в себе этот альтруистический инстинкт из желания вписаться в культуру, прославляющую эгоистический выбор как «рациональный». В нашей культуре эгоизм легко приравнивается к уму и находчивости; тех, кто помогает другим, зачастую считают глупцами. Из-за этих культурных сантиментов люди не осмеливаются быть бескорыстными, боясь услышать насмешку, что они неспособны блюсти свои интересы. Требуется мужество признать, что сделал кому-то доброе, не держа в уме собственную выгоду. Возможно, потому и не вызывает удивления такой современный парадокс, когда независимо мыслящие люди больше склонны к альтруизму, чем люди менее независимые. Почему? Потому что независимо мыслящие люди также склонны к большей автономии, а значит, могут встать вне принятых культурных норм. И вопреки системе они часто успешнее выражают свои ориентированные на других реляционные и альтруистические предпочтения.
Автономия в экстремально стесненных обстоятельствах
«Между стимулом и реакцией есть промежуток. В этом промежутке сосредоточена наша свобода выбора реакции. В нашей реакции заложены наш рост и наша свобода»[229].
Даже в самых стесненных обстоятельствах у нас есть зерно свободы, и в этом наша сила: свобода выбирать значение ситуации и нашу реакцию на нее. Сартр писал, что «как только свобода зажигает свой маяк в сердце человека, боги становятся над ним не властны»[230].
Жизнь имеет свои ограничения. Например, сидящий в тюрьме человек не может по своей воле из нее выйти. Но даже заключенный может выбрать свою реакцию на свое заключение. У Сартра был собственный опыт, когда в течение девяти месяцев он был заключенным во время Второй мировой войны, и это могло бы подтвердить его слова.
Виктор Франкл выразил схожую мысль, когда написал: «Мы, прошедшие концлагеря, можем вспомнить людей, которые ходили по бараку, утешая других, делясь с ними последним куском хлеба. Пусть их было немного, но они служат достаточным доказательством того, что у человека можно отнять все, кроме одного – его последней свободы: выбрать свое отношение к любым данным обстоятельствам, выбрать свой собственный путь»[231].
У жизни есть свои ограничения, и все же у нас есть свобода выбора, как на них реагировать. Если наше счастье и наше чувство смысла зависят от внешних обстоятельств, то они по определению будут хрупкими, так как мы не можем контролировать мир вне нас.
Несчастья случаются, люди, которых вы любите, умирают, в определенной степени в жизни каждого человека случаются трагедии.
Однако то, над чем у нас есть определенная доля власти, – это наша реакция на внешний мир. Для Франкла, как и для многих других людей, именно то, что мы делаем в пространстве своих реакций – эмоциональный и психологический выбор, – помогает нам выстроить курс на собственную свободу и дает нам те надежду и стойкость, которые так нужны нам в моменты страданий, как экстремальных, так и повседневных.
Античные стоики рассматривали
Если мы достигли такого состояния ума, то никакое происшествие извне не сможет поколебать наш внутренний покой. Разумеется, достичь подобного состояния ума – задача не из легких. Вот почему стоики разработали целую систему упражнений, с помощью которых человек мог постепенно моделировать свой ум для достижения
Таким образом, можно испытывать определенный уровень свободы даже в наиболее стесненных обстоятельствах, но достижение подобной свободы от внешних обстоятельств требует такого состояния ума, которое приобретается только в результате значительных усилий.