XX век Лины Прокофьевой

Семейную историю, которой я посвятила столько страниц, Святослав Сергеевич изложил Суги Соренсену в нескольких строках:

– Я не очень люблю говорить об этом, но факты таковы: в 1938 году отец проводил лето один в Кисловодске, и у него случился «курортный роман», который, конечно, вызвал раздоры между родителями. Двадцатипятилетняя Мира Мендельсон угрожала покончить с собой. Отец был полностью растерян и в конце концов в начале 1941 года ушёл. О разводе с Линой и женитьбе на Мире не было и речи.

Глава десятая Война

Сергей Сергеевич расставался с семьёй мучительно. Лина Ивановна несколько раз возвращается к рассказу об этом, как обычно, перебивая себя комментариями на другие темы. Мира Александровна, конечно, молчит или говорит гладко и красиво. Что касается Сергея Сергеевича, то в интервью с парижским адвокатом Лины Ивановны – господином Шмидтом (в мае 2005 года) – проскользнуло упоминание о письме Прокофьева к жене, где он пишет о своих мучениях и угрызениях совести. Но письма этого у нас нет. Лина Ивановна и Господин Шмидт спасли его от продажи с аукциона Кристи, но дальнейшая его судьба нам неизвестна.[87]

Обстановка становилась всё более напряжённой, попытки выяснения отношений приводили, как это всегда бывает, к ссорам, слезам, обострениюдушевных мук.

Лина Ивановна:

«Когда Сергей Сергеевич пришёл к нам в последний раз на ужин, он случайно встретился внизу со знакомым водопроводчиком, и тот сказал: „Вы пришли навестить свою семью? Вы хороший отец“. Он покраснел. Я, конечно, не подговаривала водопроводчика, чтобы он это сказал.

Когда Сергей Сергеевич прощался со Святославом, тот, увидев чемодан, спросил: „Куда ты идёшь?“ Я в этот момент лежала на кровати, у меня было нервное расстройство. Доктор об этом знал. Сергей позвонил с вокзала узнать, что со мной. Доктор ответил, что нервный шок, невралгия и неизвестно, что будет дальше. На вопрос Сергея, должен ли он вернуться. Врач ответил: „Это ваше дело. Сами решайте.“ Сергей Сергеевич сказал Святославу, что чья-то жизнь от этого зависит. Он, может быть, хотел сказать, что она покончит с собой, если он не уйдёт к ней. Святослав спросил: „С мамой может что-то случиться?“ И отец ему ответил тогда: „Нет, мама не будет выделывать такие грязные трюки“.»

В ноябре 2004 года в своей Парижской квартире Святослав Сергеевич Прокофьев рассказывал мне об этом трагическом эпизоде, и мы с ним не думали тогда, что в лондонском архиве среди не разобранных документов найдутся и заметки Лины Ивановны, которым я следую. Рассказ Святослава Прокофьева во многом совпадает с картинами, нарисованными его мамой.

Святослав Сергеевич:

– Ну, в сороковом, я думаю, он уже погряз, увлёкся, и обычно трудно скрыть такие перемены в личной жизни. Она уже занимала его мысли. Тем более, что он ей всё рассказывал, какие у них были с мамой разногласия, отводил душу.

А ушёл он на границе 40-го и 41-го, то ли в декабре, то ли в начале января. Ну, я видел, как мама плакала, и осмелился, когда он в очередной раз пришёл домой где-то в десять, довольно нахально войти к нему и спросить: «Что ты так поздно?» Ну, потом не выдержал и расплакался. Он меня тихонько выставил. Во всяком случае, когда он собрался уходить, у него был чемоданчик такой или сумка маленькая, он пошёл прощаться к маме в спальню, и я подглядел, он стоял на коленях – она лежала в слезах – видимо, он уже предупредил её, что сегодня уходит. Он был на коленях у изголовья кровати, и голова его лежала у неё на подушке. Тем не менее он ушёл. Я пошёл провожать его до входной двери, он поцеловал меня на прощание и сказал мне такие слова:

«Когда-нибудь ты меня поймёшь».

И был таков.

Я вот до сих пор ломаю голову над тем, какой ОН смысл вложил.

Мама говорила, что это возраст такой опасный для мужчин, и, может быть, я пойму в своё время, когда сам до этого возраста доживу. Мама очень страдала.

– Он ушёл жить к Мире Александровне?