XX век Лины Прокофьевой

Но произошло непоправимое! Зинаида в нетерпении, не дождавшись мужчин, включила проектор, требовавший другого напряжения, и фильм погиб, сгорел. Как рассердился Прокофьев! Называл её «Зинка», не хотел прощаться с Мейерхольдами перед их отъездом, но потом хоть и холодно и формально, отдавая себе отчёт в несерьёзности повода, всё же простились.

Вскоре сняли и другой фильм, при участии Набоковых, пригласивших погостить Сергея и Лину. В этом фильме трудность состояла в том, что персонажей было три, а на сцене находились два, потому что третий должен был производить съёмку и крутить аппарат. Придумали такой выход: «Пташка задумчиво сидит у обрыва, прогуливается Набоков и начинает к ней приставать; Пташка вырывается, бежит мне жаловаться; я беру палку и направляюсь к Набокову, поднимаю руку, но… это оказывается мой добрый приятель, садимся рядом, начинаем хлопать друг друга по коленке и обниматься.»

Закончив, обнаружили, что из всех окон на актёров смотрели зрители.

В декабре в Брюсселе состоялись непростые встречи со Стравинским, его музыкой, разговоры о композиторах, парадоксальные, противоречивые. Но это было на другой день, а сначала был концерт.

Сергей Сергеевич и Лина репетировали в маленьком зале, так как в большом зале Ансерме репетировал «Симфонию Псалмов» Стравинского. Пока Пташка пела упражнения, Прокофьев пошёл слушать симфонию и оказался первым её слушателем, опередив даже самого автора. Стравинский приехал только вечером и неожиданно появился в антракте концерта Прокофьева и Лины. Стравинский был мил и, рассказывает Прокофьев, говорил Пташке комплименты: «Какая хорошенькая! Признайтесь – подмазались?» Но своим присутствием он совершенно смутил Лину. Сознание того, что Стравинский в зале, не прибавило ей храбрости…

На Рождество все дарили друг другу подарки. Пташка – братику, Святослав – Эльзе, Эльза – Астрову, – словом, все всем. Под Новый год устроили ёлку, на которую собрались дети и взрослые. Сергей Сергевич запускал летние фильмы, которые пользовались большим успехом, чем профессиональные, взятые напрокат. Промчался 1931 год.

Последние годы жизни в Париже были по-прежнему насыщены музыкальными событиями.

В Берлине впервые был исполнен Пятый концерт Прокофьева с оркестром Берлинской филармонии под управлением Фуртвенглера. Прозвучали сюита из «Игрока», Симфониетта, «Гадкий утёнок». Супруги посетили также Амстердам, Будапешт, Бухарест, Варшаву, Вену, Лондон, Прагу, Брюссель. Выступления сопровождались огромным успехом. В Америке Стоковский дирижировал симфониями Прокофьева.

17 мая 1932 года прошла первая оркестровая репетиция «Гадкого Утёнка». Прокофьев переложил фортепианную партию для малого оркестра. Лина пробовала первый раз петь с оркестром, страшно волновалась, но вступала вовремя, что не всегда удавалось певицам сделать даже в сопровождении рояля. 19 мая 1932 года Прокофьев назвал Днём Пташки.

«Сначала генеральная репетиция, где она пела „Утёнка“ (голос звучал недурно, хотя могло бы быть лучше). ‹…› Вечером концерт. Пташка волновалась и от волнения теряла голос. В зале много знакомых, много интересного народу и много снобов. К снобам я отношусь враждебно: они часто культурны, обладают вкусом, понимают, но из искусства стараются сделать моду, как для платьев. Декретируется, например, что сегодня превосходно то-то; это „то-то“ лансируется, возносится и через два года выходит из моды. Дягилев считался со снобами. Но замечательно, что то, что он делал для снобизма, увяло; а то, что он делал для искусства, осталось жить. Пташка отлично выглядела с эстрады (особенно по окончании, когда ей поднесли белые лилии – с белым платьем)…»

Оркестром управлял Дезормьер.

После концерта Прокофьевых пригласили в один из самых снобских домов Парижа, где культивируется музыка. Пташка заметила, что во время исполнения Набоковы всё время хихикали, и когда они к ней разлетелись, она их «отшила».