XX век Лины Прокофьевой

«Пребывание моё в санатории заканчивается, так как завтра прибываем в Нью-Йорк. Жил я действительно как в санатории: ел, спал по 12 часов, гулял, немного читал, даже не играл ни в шахматы, ни в бридж и вообще умудрился ни с одним человеком не познакомиться… Зато вновь готов к бою. Каюта моя оказалась приятной, спокойной, немного холодноватой. Часто вспоминал тебя: ты, наверное, сразу определила бы, что тут лучше и что тут хуже, чем на Ile de France, но зато проявила бы нерешительность за обедом, при выборе menu, которое здесь обширное; изысканное, многие вещи очень вкусные, другие вкусны лишь по названию; вероятно нашла бы, что публика скучная… Вообрази, я так рано ложился спать, что не знаю даже, танцевали ли вообще на пароходе! Вчера впрочем был традиционный парадный вечер, пел хор из третьего класса (поедет на гастроли в Америку), таким образом пронесло, и ко мне не приставали».

26 декабря 1932 года Прокофьев пишет Лине, что уже гуляет по Нью-Йорку, который, как всегда, производит на него сильное впечатление, особенно ночью, со своими невообразимыми громадами домов, залитый светом. В Нью-Йорке много друзей, приходит Дукельский, который «рассыпался нежными чувствами по твоему поводу, говорил, что никогда не забудет твоего милого письма в то время, как я держал себя истинным зверем». Днём пошёл слушать Рахманинова: он играл свой Третий концерт, имел огромный успех. «Я заходил в артистическую, жал руку Рахманинову, он справлялся о тебе, а Mme Рахманинова о Святославе».

В каждом письме Сергей Сергеевич делится с Линой всеми подробностями прожитого дня. Он не устаёт писать ей, в нём живёт настоятельная потребность рассказать ей обо всём: о репетициях, исполнениях, дирижёрах, оркестрах, номере, в котором он живёт, всех визитах, и кто что сказал об очень важном и не таком уж важном и преходящем, о природе, настроении, передвижениях, новых сочинениях, которые он услышал, фильмах, которые увидел ещё на пароходе, одежде спутников, и так далее и тому подобное.

Наступает Новый 1933 год, и 1 января 1933 года он пишет:

«С Новым годом, Мильнк![52]

Вчера послали тебе коллективное night letter, которое ты должна получить в утро Нового Года.

Концерт прошёл очень здорово, оркестр аккомпанировал много лучше, чем в других городах. Сидя в артистической, вспомнил тебя и высчитывал, что 9.30 P.M. это значит по-парижски 2-30 А. М., то есть ты уже встретила Новый Год и, вероятно, возвращаешься домой. Интересно, где ты встречала и весело ли. Концерт имел большой и единодушный успех у публики и у критики; последняя вся хорошая без исключения. Кусевицкий объяснил, что он потому не мог поставить другую мою вещь на программу, что это первый раз программа передавалась по радио, и нельзя было запугивать новых слушателей. Зато я получил большой advertisement[53], так как радио писало о предстоящей передаче целую неделю во всех газетах Америки: „the famous Russian composer“[54] и т. д.»