XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Авторы обращения призывали «добиваться признания в качестве наиболее подходящего места для размещения общесоюзного мемориального комплекса памяти жертв репрессий нынешней штаб-квартиры КГБ на Лубянке — всемирно известного символа политического террора в СССР»[1312]. Это была позиция, далеко выходившая за пределы изначально озвученной идеи памятника и мемориального комплекса: письмо содержало требования настоящих политических реформ. Однако озвученные требования оказались лишь «особым мнением», не нашедшим поддержки у остальных основателей «Мемориала» и так и оставшимся на периферии движения.

В большинстве своем создатели «Мемориала» не поддерживали не только идею люстрации, но и идею свершения правосудия в отношении виновных в преступлениях сталинского периода. Как заявил в интервью немецкому журналу Der Spiegel член Общественного совета и председатель оргкомитета «Мемориала» историк Юрий Афанасьев, «мы выступаем за публичное осуждение сталинизма, но мы против идеи осуждения отдельных лиц по образцу Нюрнбергского трибунала»[1313]. Эту позицию также разделяли Андрей Сахаров, Елена Боннэр и многие другие основатели «Мемориала»[1314].

Разногласия между активистами особенно обострились осенью 1988 года, главным образом из‐за возникших проблем с проведением учредительной конференции общества. Инициативная группа «Мемориала» планировала провести такую конференцию еще в августе, однако под давлением организаций-учредителей было решено перенести встречу на осень. Осенью же, как описывал ситуацию журналист Владимир Прибыловский, «организации-учредители и председатель исполкома, поддавшись нажиму со стороны ЦК КПСС, стали настаивать на том, что предстоящая конференция „Мемориала“ не может быть Учредительной — а лишь „Подготовительной“»[1315].

Из-за давления властей провести учредительную конференцию «Мемориала» осенью 1988 года так и не удалось[1316]. Вместо этого в результате достигнутого компромисса 29 и 30 октября в Московском доме кино была проведена подготовительная конференция Всесоюзного добровольного историко-просветительского общества «Мемориал». Выступая перед 338 делегатами конференции из 57 региональных отделений, Андрей Сахаров заявил, что перед «Мемориалом» стоит задача «не только соорудить памятник жертвам репрессий, но и создать мемориальный комплекс, центр памяти и изучения всего, что связано с этими страницами нашей истории. Так, как она отразилась в судьбах людей. Именно судьба людей, уже известных и пока еще безвестных, должна быть в центре нашего внимания. Мы должны организовать блок и хранение архивов, организовать музей, библиотеку, поддержать и объединить многообразные начинания, возникающие во всех уголках страны»[1317].

В то же время на октябрьской конференции снова звучали голоса представителей так называемой «радикальной фракции» «Мемориала», призывавших к свершению правосудия в отношении советского режима — к признанию сталинских преступлений преступлениями против человечности, отмене в отношении их срока давности, привлечению ответственных к суду и, главное, к запрету деятельности органов государственной безопасности, «выполняющих в обществе функции тайной политической полиции», помещению их «под гласный контроль демократических институтов»[1318]. Кроме того, шла речь о необходимости добиться рассекречивания и передачи в общедоступные фонды архивов КГБ с делами жертв политических репрессий за весь период существования органов госбезопасности, а также критика в адрес политической системы СССР[1319].

Однако подобные идеи — в частности, инициативы, касавшиеся привлечения виновных в массовых репрессиях к ответственности, — вновь не нашли поддержки у большинства делегатов конференции. Более того, активисты, высказывавшие такие предложения, были подвергнуты жесткой критике со стороны и представителей организаций-учредителей, и коллег по движению, придерживавшихся более умеренных взглядов[1320].

Как свидетельствуют доступные документы того периода, власти были главным образом обеспокоены не столько идеями создания памятника или проведения реабилитации жертв сталинских репрессий (этими вопросами они были готовы заниматься сами, правда на своих условиях), сколько критикой в адрес советской системы и действующего партийного аппарата, а также возможным привлечением к ответственности виновных в нарушениях прав человека.