XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Статьи Адорно представляют лишь один из многочисленных примеров того, как в интеллектуальной среде постепенно вырабатывались подходы, представляющие альтернативу официальному историческому дискурсу: немецкие интеллектуалы — писатели, философы, педагоги, журналисты, юристы, историки, социологи, теологи — бросали вызов официальной версии исторической памяти. Таким образом, одним из ключевых источников изменений общественно-политической ситуации и политической культуры в послевоенной Германии стало появление и последующее расширение критической публичной сферы (Öffentlichkeit), в которой представители политической, академической, артистической, образовательной элит, активисты гражданского общества постоянно анализировали национальное прошлое и настоящее, артикулировали и обсуждали различные позиции, программы, реагировали на происходящие события[150]. Постепенная смена значений в процессах общественной меморизации в послевоенной ФРГ стала прежде всего результатом активной борьбы и взаимодействия различных «сообществ памяти», плодом сложной и динамичной структуры социальной памяти, сформировавшейся в послевоенный период.

В середине 2000‐х годов историк памяти Вульф Канштайнер выделил три оси западногерманской коллективной памяти, вокруг которых концентрировалась вся мемориальная культура. Во-первых, согласно его концепции, память о периоде национал-социализма в ФРГ формировалась в контексте уже отмеченного противостояния двух основных, идеологически обусловленных версий памяти, которые в обобщенном виде могут быть обозначены как консервативная и леволиберальная[151]. За бинарным противостоянием основных идеологических позиций скрывалась сложная и многоплановая структура элитных групп — носителей указанных версий памяти. В первую очередь, это были политические элиты, выкристаллизовавшиеся вокруг основных западногерманских партий — блока ХДС/ХСС, СДПГ и СвДП. Во-вторых, это связанные с партиями органы печати и медиа, а также многочисленные интеллектуальные группы «левого» и «правоцентристского» толков: литераторы, социологи, философы, историки и другие представители культурной элиты.

Все интерпретации прошлого в послевоенной ФРГ, согласно Канштайнеру, были также продуктами конфликта поколений; столкновениями и взаимодействиями как минимум трех основных возрастных групп — военного поколения, «поколения гитлерюгенда» и послевоенного поколения. В результате этого кливажа в ФРГ были сформированы три различные, поколенчески обусловленные парадигмы коллективной памяти: «прагматичная и апологетическая память военного поколения; противоречивая, объективирующая и идеалистическая память „поколения гитлерюгенда“; инструментальная и критическая память первого послевоенного поколения»[152].

Если первоначальные шаги по строительству послевоенного западногерманского государства стали делом старшего поколения немцев, прошедших войну, то социоструктурные изменения второй половины 1960‐х годов были во многом связаны с взрослением нового поколения граждан, рожденных во время или уже после окончания войны. Именно эти молодые люди, прежде всего представители немецкого студенческого движения конца 1960‐х, выступали с требованиями радикальной демократизации и кардинальной образовательной реформы, основательной переоценки государственной идентичности, принятия ответственности за прошлое.

Наибольшее же влияние на развитие инфраструктуры культурной памяти в ФРГ оказало, по мнению ряда исследователей, так называемое «поколение гитлерюгенда» (в других дефинициях — «поколение 1945 года», «поколение 1948 года», «скептическое поколение», «преданное», «ищущее» поколение, «поколение восстановления»), не несшее непосредственной ответственности за практики нацистского режима, но прошедшее социализацию в молодежных структурах Третьего рейха[153]. Для представителей этого ключевого для послевоенной интеллектуальной истории поколения немцев, рожденных приблизительно в 1920‐х — начале 1930‐х годов, крах нацистского режима и начало либеральных свобод стали поворотным жизненным моментом, началом личной интеллектуальной и эмоциональной переориентации, важным стимулом для дальнейшего участия в строительстве нового немецкого государства. Несмотря на разнородность взглядов, представители этой возрастной когорты в большинстве своем были приверженцами демократической модели и были ориентированы на реформирование немецкой системы (даже если они расходились в своем видении реформ). Именно благодаря усилиям этих граждан, занявших ключевые посты в академической, образовательной, судебной, а позднее политической сферах, была проведена реструктуризация основных национальных институтов[154].