XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

С 1987 года в полуразрушенных подвалах здания на Нидеркирхенштрассе (бывшей — Принц-Альбрехт-штрассе) в Берлине, где когда-то располагались штаб-квартира гестапо, Главное управление СС и Служба безопасности (СД), а с 1939‐го также Главное управление имперской безопасности, была размещена экспозиция, положившая начало широкомасштабному проекту «Топография террора» (Topographie des Terrors)[204]. Спустя еще пять лет, в 1992‐м, в Берлине наконец был открыт Дом-музей Ванзейской конференции, проект которого был предложен Джозефом Вульфом в середине 1960‐х годов[205].

Постепенно разрабатывалась ранее табуированная в немецком обществе тема преступлений вермахта: так, с конца 1970‐х один за другим стали выходить тома в рамках серии «Германский рейх и Вторая мировая война»[206]. Позднее эта тема разрабатывалась в контексте резонансной выставки 1995 года «Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941–1944 годах», а также ее обновленной версии 2001–2004 годов — «Преступления вермахта. Масштабы войны на уничтожение»[207]. Материалы, представленные на выставке, убедительно доказывали, что массовое преступление было связующим элементом в Третьем рейхе, объединяющим политику, бюрократию, СС, армию, простых немецких солдат и резервистов[208]. Вместе с другими важными общественными усилиями выставка способствовала общественной дискуссии по данной проблематике, развитию исследований механизмов и психологии преступлений (Täterforschung) в Германии и за рубежом[209].

Закрепление новых ценностей: институционализация памяти о нацистском прошлом

Постепенный рост влияния альтернативных ценностей привел к реформированию западногерманских культурных и общественно-политических институтов в соответствии с приоритетной задачей критического осмысления прошлого. Этот процесс, в свою очередь, послужил основой для поколенческой дифференциации.

Философ и социолог Карл Мангейм, занимавшийся разработкой поколенческой проблематики, подчеркивал, что формирование поколений связано с общей реакцией на некоторые исторические события, воспринимающиеся как вызов существующему социально-политическому порядку. Однако системные кризисы и другие потенциально значимые события могут и не сформировать поколения, если в новых условиях эти события не будут восприниматься как противоречащие структурным элементам политической культуры, ассоциирующейся с предшествующим порядком. Иными словами, если уроки, извлеченные из переживания общего исторического опыта, не будут отражены в новых политических практиках и если новые ценности и нормы не будут передаваться через культурные институты, наличие самого опыта может оказаться недостаточным для обеспечения смены поколений. Если не меняются способы социализации, новые когорты не могут интериоризировать новые ценности и нормы в рамках обновленных институтов, и смена политической культуры маловероятна. В то же время любой системный кризис, как и разрушение традиционных ценностей и норм, может открыть окно возможностей для формирования нового поколения[210].

Принято подчеркивать роль послевоенного поколения в обеспечении социально-культурных перемен в Западной Германии. Но важно помнить, что активизация молодежи в конце 1960‐х годов стала скорее следствием, чем причиной реформистской культурной парадигмы. Формирование послевоенного поколения в ФРГ стало возможным благодаря усилиям старших поколений немцев, занявших ключевые посты в науке, образовании, судебной системе и, наконец, в политике в 1960–1970‐е годы. Они видели свою миссию в обеспечении того, чтобы ФРГ состоялась как демократический проект. Именно благодаря целенаправленной реформистской деятельности представителей военного поколения и «поколения 1945 года» более молодые граждане, рожденные уже после войны, получили возможность проходить социализацию в обновленных и модернизированных образовательных, культурных, научных и политических институтах[211].

Получившие доступ к этим новым возможностям, воспитывавшиеся в атмосфере материальной и личной безопасности послевоенных лет, представители послевоенного поколения постепенно вырабатывали ценности и приоритеты, отличные от старших возрастных групп. В начале 1980‐х годов, когда члены первой возрастной когорты, прошедшей социализацию в политической системе ФРГ, достигли 45–54 лет, многие наблюдатели отмечали успех их социализации с точки зрения изменений политической культуры. По сравнению с 1950‐ми годами существенно снизился общий уровень скептицизма и невежества, заметно возросла готовность участвовать в общественных делах[212].