XX век: прожитое и пережитое. История жизни историка, профессора Петра Крупникова, рассказанная им самим

Начальник Генерального штаба Мартыньш Хартманис интересовался лишь книгами о Первой мировой войне и покупал военную литературу на французском, немецком, русском языках. Всеми этими языками он владел в полной мере. И выглядел он импозантно – вот уж настоящий латышский генерал! Свои покупки он сам не забирал, поэтому купленную им книгу я должен был доставить ему на квартиру; таким образом я узнал, где он живет и как выглядит его резиденция. С женой он говорил по-французски, я слышал это своими ушами, хотя француженкой жена его не была. Однажды через много-много лет на банкете в честь участников конференции в Марбурге я сидел рядом с дочерью генерала Хартманиса поэтессой Астридой Иваской, жившей тогда в эмиграции. Мы разговорились, я спросил: «Вы ведь жили на улице Сколас?». Она посмотрела удивленно: «Да». «Там лестница была прямо с улицы, и тут же на первом этаже – квартира?» – «Откуда вы это знаете, господин Крупников?» – «Когда я позвонил в дверь, ваша мать открыла и, когда я сказал, что должен видеть господина полковника, позвала его по-французски». Госпожа Иваска, видимо, тут же решила, что я чекист, – она невольно отшатнулась и взглянула на меня так, как если бы увидела кобру. Пришлось объяснить, что я был всего лишь мальчиком на посылках в книжном антиквариате, «младшим библиотекарем».

Филолог Янсонс накупал сразу много книг и сам тащил тяжелую пачку домой, а его домоправительница через пару месяцев почти все приносила и сдавала обратно. Янсонс приходил и открывал для себя эти же книги заново. Мы не знали, как поступить, – сказать или не сказать, что мадам его обворовывает? Но однажды они пришли в магазин вместе и столь нежно шушукались, что было видно – она не только варит Янсону обед, так что мы благоразумно решили не вмешиваться. Пусть уж ей достаются эти денежки!

Поэт Вилис Плудонис купил несколько книг, получилась небольшая пачка, но он попросил доставить книги к нему домой в Задвинье. Я поехал туда. Большой дом, огромная нетопленая кухня, должно быть, экономили дрова, – поэт по дому ходил в шубейке. Я отдал ему книги, он достал из очешника список, этаким учительским пальцем провел по строчкам, проверяя, все ли на месте. Я спросил: «Господин Плудонис, я могу идти?» – «Подождите, присядьте-ка. В какой школе вы учились, кто был вашим учителем латышского? Что вы знаете из латышской литературы? Что вам нравится? Скажите откровенно. Популярный ныне роман Аншлава Эглитиса, «Охотники за невестами», читали? Понравилось?» – «Читал. Понравилось». – «Ну да, это современная литература. А меня читали?» – «Читал». И я назвал несколько его книг. И добавил: «Кроме того, я учил песни на ваши стихи». И тут началось: «Кто ваши родители? Вы чистокровный еврей или?..» Плудонис упомянул тогда о своих молодых годах, как он пастушил или что-то в этом роде. Я не перескажу буквально, но речь шла о его близости к земле. Так он беседовал со мной примерно час и держался дружески и с уважением. Что уважение проявил и я к нему, само собой разумеется. Мне он очень понравился – этакий старый и мудрый господин.

С некоторыми другими латышскими литераторами я познакомился через жену брата Миру, – после войны она руководила секцией переводчиков в Союзе писателей Латвии. Она перевела на русский книги многих латышских писателей, с многими из них подружилась. Особенно теплые отношения сложились у нее с Эрнестом Бирзниеком-Упитом. Мира переводила его работы, и писатель ее очень любил. Однажды она взяла меня с собой, идя к нему в гости. Бирзниек-Упит задавал мне почти те же вопросы, что когда-то Вилис Плудонис, только с большей долей юмора. Оба латышских классика, совсем не похожие друг на друга, оставили у меня почти физическое ощущение чего-то большого и доброго. Оба старых писателя в разговоре со мной не преминули вспомнить свои молодые годы, оба, когда говорили о родной земле, напоминали крестьян, да и были ими в юности и, в сущности, оставались даже после десятилетий чисто городской жизни. И вспоминали они свою жизнь на селе не как тяжкий крест, а как самую светлую и чистую пору жизни, так это мне запомнилось.

В послевоенные годы Бирзниек-Упит, можно сказать, полностью «перековался» на советский лад, принимал активное участие во всех официальных мероприятиях. Но царское время вспоминал с нескрываемой симпатией, в том числе и в связи с национальным вопросом. Когда он говорил о временах до революции, как бы взвешивая – какое время лучше, чувствовалось, что писатель однозначно отдает предпочтение первому. Помню одно его замечание: «Я мог сидеть и работать в Баку, а книгу готовить к печати и издавать здесь. Почта работала безукоризненно».

Среди посетителей «Универсала» было немало латышских профессоров, всех я даже не смогу назвать поименно. Здесь бывали Янис Эндзелин, ректор университета Мартыньш Приманис… Ученые искали здесь определенные книги, бывало, заказывали то или иное название, и через недели, а то и месяцы у них дома раздавался звонок – заказ исполнен.