Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Хотя плоды российского Севера, шкуры пушных животных, были давно известны европейцам, о самих этих землях просве­щенный мир узнал подробно только в XVIII веке. В это время в Сибири оказались немецкие ученые, православные миссионе­ры и российские ссыльные, и они писали о Сибири для России и Европы. Сосланный туда в 1790 году, Александр Радищев был первым, кто трактовал захват Сибири как колонизацию, моти­вом для которой была добыча пушнины. В «Сокращенном по­вествовании о приобретении Сибири» он писал, что москов­ские цари давали сибирским первопроходцам, например Строгановым, «грамматы» «на земли, России не принадлежа­щие» и избавили их «от всяких податей» в обмен на поставки меха в Москву (1941: 2/148). В 1830-х годах еще один сибирс­кий историк с диссидентским прошлым, Петр Словцов, с горе­чью писал, что, занимаясь поиском зверей, первопроходцы Сибири игнорировали все остальное, включая металлы, кото­рые впоследствии обнаружились в тех же местах; позже это повторится на Аляске. «Сибирь как страна заключала в себе золотое дно, но как часть государства представляла ничтожную и безгласную область», — писал Словцов. В своем «Историчес­ком обозрении Сибири» он довольно часто называл Сибирь колонией.

Петр Великий отверг древний символ российской власти, шапку Мономаха с ее собольей оторочкой, ради имперской ко­роны из золота и бриллиантов. Но память о пушистых источ­никах российских богатств была жива и в петровской империи. Путешественник, посетивший Москву в 1716 году, записал ме­стную интерпретацию греческого мифа об аргонавтах: золотое руно — это сибирские меха, а аргонавты — торговцы пушни­ной (Погосян2001: 282). Самые успешные из сибирских пуш­ных промышленников, Строгановы, поставлявшие соболя Ива­ну Грозному и столетиями финансировавшие царей, давно перешли к новым видам бизнеса — солеварению, добыче же­лезной руды, выплавке металлов; в XIX веке один из Строгано­вых стал президентом Академии художеств, другой — мини­стром внутренних дел. Но когда эти сибирские олигархи, родом из поморских крестьян, приобрели графское достоин­ство, щит на их гербе держали два соболя. Богатства, порожден-

Илл. 9. Герб Строгановых. 1753. Два соболя держат щит с изображением медвежьей головы. Девиз Строгановых гласил: «Ferram opes patriae, sibi nomen» («Отечеству принесу богатство, себе — имя»). 

ные пушным промыслом, не знали границ; не знали их и мифы, связавшие сибирские меха с русской душой. Вершиной этого мифотворчества стал роман австрийского писателя и истори­ка-слависта Леопольда Захер-Мазоха «Венера в мехах» (1870), в котором славянская красавица дает и получает наслаждение от игр с двумя русскими символами, кнутом и соболями.

Маркс в «Капитале» сравнивал первоначальное накопление капитала с первородным грехом, который европейцы совер­шили в своих колониях. «Но в кроткой политической эконо­мии искони царствовала идиллия», — иронизировал Маркс (1983:665). Истоки имперских богатств скрываются в кровавых сырьевых товарах — серебре, мехах, слоновой кости. Это низ­кое происхождение величия ускользает из корыстной памяти империй и их наследников, национальных государств в метро­полиях; отсюда и кротость политэкономии, и идиллия импер­ской истории. Но были и еретики. Среди русских ученых-исто­риков XIX века ключевую роль пушного промысла в развитии России описал один Афанасий Щапов. Он знал о тех трагеди­ях, что происходили на передовой линии «зоологической ко­лонизации», где казаки истребляли местные племена, стремясь заставить их истреблять пушных животных. Примером, к кото­рому часто прибегал Щапов, была поздняя колонизация Алеут­ских островов, где русские принуждали местное население охотиться на морских бобров, пока не исчезли и каланы, и але­уты (1906: 2/291). Жертвы этих геноцидов были неграмотны, немногие бывшие там европейцы были их соучастниками, а историки молчали о них, идентифицируясь с палачами. Об алеутской катастрофе мир узнал благодаря свидетельству мис­сионера Иннокентия Вениаминова, ставшего потом одним из самых уважаемых иерархов православной церкви. В этой ситу­ации Щапов разработал свой анахронистический метод, вооб­ражая далекое прошлое по аналогии с недавними и лучше из­вестными случаями. Он понимал и историческое значение пушного зверя для России, и связь между его истощением в сибирских лесах и наступлением Смутного времени в Москов­ском государстве. Идеи Щапова оказывали влияние на россий­ских радикалов вплоть до начала XX века (см. главу 11).