You love me anyway (SORORATE) (СИ)

Их ночь в отеле «Regency» запомнилась ей самым большим стыдом в её жизни. Абигаль рассчитывала на то, что она преподнесет Алфи свой самый дорогой подарок и позволит ему стать её первым и единственным.

Что ж, Алфи приехал в отель поздним вечером — пьяный и хмурый, глубоко задумчивый и опечаленный. Он отвел заждавшуюся Абигаль в спальню и, небрежно поцеловав, отказался заняться с ней естественной любовью.

Его пьяные руки безусловно гуляли под её ночным платьем, но Абигаль не слышала его молитв, предвещающих сам первый и священный акт.

Так он и уснул.

Тогда Абигаль предположила, что он, по доброте душевной, подумал о ее чувствах, о том, что для неё все это в новизну, а день выдался слишком утомительным. Абигаль уснула с улыбкой, потому что её порадовала заботливость Соломонса.

На следующее утро Алфи был трезв и откровенен.

«Я не буду брать ещё один грех на душу и посягать на девственность еврейки до брака.»

Абигаль была в замешательстве. Значит, Алфи бережет её до свадьбы?

Но шли дни, недели и месяцы, а Алфи и не думал даже заикаться о бракосочетании. А вместо этого пару раз в неделю он ставил Абигаль на колени и получал её в совершено противоестественном плане.

Боль в горле была сильной, язвы во рту глубокими, губы потрескавшимися. Её страдания казались мучительными и, если она смела жаловаться, Алфи честно заявлял — тебя никто рядом со мной не держит.

Сначала она пыталась привыкнуть, затем училась получать удовольствие, и в итоге смирилась.

Несчастная терпела и не могла ни с кем поделиться своей бедой. Абигаль знала, что матери станет дурно, а отец или проглотит это из-за статуса Алфи или убьёт его тихой ночью. Так что она держала всё в себе, и с каждым месяцем внутреннее напряжение сказывалось на ней все больше и больше. Все её подруги из общины уже обзавелись детьми. У каждой было по одному, а то и по два ребёнка.

«О, Абигаль ты, должно быть, бесплодна, бедняжка!» — говорили о ней после стольких лет ее отношений с Соломонсом, но на самом деле всё было иначе.

***

— У них сильный жар, — с наигранной горечью и с фальшивой долей эмпатии в голосе сообщил пожилой детский доктор матери двоих пятилетних мальчиков, лежащих «трупом» на большой кровати. — Ночью могут начаться судороги.

Сара оцепенела от ужаса, с трудом поворачивая голову, чтобы взглянуть на мужа и подбородок её задрожал. Лука, нахмуренный и не теряющий самообладания сидел в изголовье кровати, и осторожно касался разгоряченных лихорадкой маленьких лиц, тревожно встречаясь с её взором.

Он был одет в длинный, полосчатый халат на нагое тело. Его черные волосы лежали чуть небрежнее, чем обычно. Лука провел пальцами по губам и правой скуле, размышляя о том, что гонцов, приносящих скверные новости обычно убивали. Он мог бы убить доктора, но это был лучший детский доктор в провинции. Искать второго на ночь глядя было не самым лучшим вариантом.

Бедная Сара же не нашла в себе сил даже для того, чтобы что-то ответить врачу.

— Я и сам вижу, что у них температура зашкаливает. — потер бровь Лука, не обращая внимания на стоящий возле постели близнецов женский ансамбль различных мнений, начинающийся от матери и заканчивающийся пожилой экономкой, — Говори что делать, эскулап несчастный?

Близнецы Дариен и Эдриен Чангретта держались за руки. Бессмысленный взор с опущенными надбровными дугами Дариена блуждал по потолку, лицам отца и матери, многочисленной прислуги и бабушки. Его серо-голубые, миндалевидные, в точь как у брата, глаза изредка зацикливались на подбородке отца, пока тот беседовал с доктором, и снова прикрывались. Чем внимательнее Дариен всматривался в черты папы, тем казалось, сильнее он хотел, чтобы тот помог ему хоть каким-то непостижимым образом. Их отец частенько повторял: «Если бы я только мог забрать у вас эту болезнь, я болел бы год — но сам, чем видеть как страдаете вы.» Так говорил каждый любящий родитель в жизни любого ребёнка.

Дариен судорожно вздрогнул, когда лежащий рядом Эдриен громко закричал от рук доктора на своём теле, пытаясь оповестить мир о своем присутствии. Его красные щеки раздувались от крика, а светлые, как и у близнеца волосы, прилипли к покрытому испариной лбу. Голос Эдриена был громким, чуть хриплым на низких нотах и совершенно разным с басом Луки.

— Ну, что такое, сын? — деликатно спросил Лука, и врач его перебил.

— Это корь, — самоуверенно сообщил врач, не оставляя попыток вбить в головы присутствующих этот вполне утешительный диагноз, но что до него не ведающим в медицине людям. — В течении ночи охлаждайте близнецов всеми возможными физическими методами. Температурку нужно сбить, а мальчикам — поспать. Ничего критического я не увидел. А теперь, извольте откланяться. Сеньора Бруно, вы знаете где меня искать, если что…

Сара опустила плечи. Лука кивнул экономке, чтобы она принесла уксуса, и седовласая женщина с кроткой улыбкой отправилась прочь. Одри посмотрела на внуков и, пожелав им доброй ночи, прошла безразличной стеной мимо невестки.