You love me anyway (SORORATE) (СИ)

Уложив сына в большую двуспальную кровать, Алфи укрыл его тяжёлым одеялом и ласково поцеловал в лоб. Вынув из детского ротика, зажатый в пространстве выпавших двух передних зубов, термометр, Алфи взглянул на шкалу делений и нахмурился. Мысленные мольбы Эдриена не сработали.

— Тридцать шесть и один, приятель. Ты здоров. В чем тогда дело? — спросил он строго, запуская руки под его домашние рубашку и штанишки, сравнивая температуру тех или иных частей тела.

Эдриен насупился и заплакал, слезы его беззвучно потекли из глаз, и малыш даже не пыталась остановить бурный поток, собирая их языком.

Алфи стало страшно. Он взял мальчика на руки и крепко обнял его.

— Что с тобой, мой славный, м? Какое горе тебя настигло, что ты сам не свой в последнее время? — его голос был мягким, заботливым, и это стало гибелью для Эдриена. Сочувствие папы заставило малыша зарыдать громко и резко, повиснув на сильном плече.

Алфи качал мальчика и пытался прошептать ласковые слова, которые знал и которыми успокаивал Сару много лет назад. Это были слова, которыми пользовались современные отцы для своих чад. Алфи вспомнил своё детство: когда он плакал, то получал от отца подзатыльник в качестве успокоительного.

— Что тебя так огорчило, м? Скажи мне, дружок, скажи своему папе.

Эдриен все еще всхлипывал и дрожал, как будто ему было холодно, будто его бил озноб, уткнувшись в рубашку отца.

— Ты из-за дедушки так распереживался?

— Нет, дело не в этом пьянице. — жёстко ответил Эдриен и Алфи был поражен его тоном, а также словарным запасом. — Я просто приболел, пап. Клянусь, у меня болит голова. Можешь дать мне сиропа?

Алфи проглотил возражение. Так называемая головная боль не сопровождалась температурой, а лоб малыша был прохладным, также как и щеки. У близнецов было отличительное характерное им и их матери свойство — при малейшей подъёме температуры животы их становились прохладными на ощупь, а бедра слишком горячими, но сейчас они были одинаково естественными.

Алфи положил ребёнка в постель и послушно отправился вниз, чтобы добыть сироп. Он знал, что, как только его сын отдохнёт, то он получит всему этому хоть какое-то объяснение. Алфи надеялся, что это не связано с Дарби и его ужасным видом, и тут же отбросил эту мысль, чувствуя себя виноватым. Что бы это ни было, Дарби уже не мог нанести мальчику урона.

Алфи опустился за стол и выудил из брючного кармана портсигар, а из него сигарету, поджёг её и, сделав глубокую затяжку, осмотрел тлеющую папиросу. Он никогда не дружил так тесно с никотином, и на самом деле не нуждался в нём так остро, как многие другие, но сейчас он просто не знал что делать и старался сосредоточиться, а сигарета с бегущим угольком концентрировала внимание и отсеивала всё лишнее. Такова была её эстетика.

Сделав затяжку и выпустив в стол крупные кольца дыма, Алфи поджал губы. Нет, его сына что-то сильно беспокоило и это что-то плавало на поверхности. Он не мог себе не признаться, что его сын сегодня выглядел достаточно паршиво, и Алфи решил, что если у Эдриена болит голова, то, возможно, этот недуг следствие причинённого ему расстройства. Если причиной переживаний был не Дарби, то под прицел попадала сама Сара. Но она была их матерью и это было бы сверхъестественно, если бы она причинила своему сыну вред, в этом Алфи был уверен.

Могла ли собственная мать огорчить своего ребёнка?

Алфи был сбит с толку, но в то же время был достаточно разумен и подбит ревностью, чтобы раскрутить любую версию. Эдриен был так расстроен, и ему нужно было успокоиться и поспать. Но Алфи напугало поведение ребёнка, это было так нехарактерно для его сильного и волевого сына, и Алфи надеялся, что это нечто, потревожившее малыша не слишком ужасное, что нельзя исправить даже смертью Томаса, не так ли?

Он глубоко вздохнул и направился к телефону, набирая номер Сары, чтобы получить этот чёртов сироп.

***

После обеда маленький Эдриен лежал в постели, ел печенье с тёплым молоком и слушал прислугу, пока та читала ему еврейскую сказку, когда Фрэнки подошёл к особняку, держа в кармане сироп, что передала его сестра.

Эдриен безумно боялся своего дядюшку, но находясь в постели с печеньем, малыш мог успокоиться и наслаждаться ощущением безопасности, весьма бодро крутя головой и перебивая женщину.

Как только Фрэнк вошел в жилище, атмосфера изменилась, и Алфи, который говорил по телефону, кивнул Фрэнку в сторону кухни, чтобы тот поставил сироп на стол и проваливал. Фрэнк знал, что после того случая с кражей часов Алфи больше не доверял ему, опуская на стол флакончик вовсе не с сиропом от головной боли на травах, а отцовский героин, сорвав с него бумажную этикетку, предварительно вымочив её в луже, смешанный с травяным настоем из другой бутылочки.

Фрэнк улыбнулся своему отражению в стеклянном шкафу, наслаждаясь создаваемым эффектом.

Собравшись с силами и состроив гримасу беспокойства за племянника, Фрэнк прошёл в гостиную и обратился к Альфреду напрямую, впервые за много лет.

— Алфи, можно мне немного побыть с племянников, пожалуйста? Я беспокоюсь за него.