You raped my heart (СИ)

— Джессика Кан, — тянет Джанин. — Ее отец слишком недальновиден. И стоит ему об этом наглядно сказать.

— Как она должна умереть? — сразу, к делу, четко, без этого виляния словами и интонациями.

Джанин Мэттьюс отворачивается от Эрика и подходит к окну во всю стену. Она складывает руки на груди и смотрит на раскинувшийся город. Чикаго выглядит практически безобидным, мирным. Вон жилые дома, вон рабочие районы, вон офисные центры. Мир, поделенный на фракции. А над всем этим сизое небо.

— Я думала о том, чтобы отправить мистеру Кану посылку со снафф-видео, но решила, что это стоит придержать.

Эрик лишь изгибает бровь. Снафф-видео? Серьезно? Мужчина догадывается, что в роли мясника выступать должен был бы он. Эрик чешет висок большим пальцем, скребет ногтем по коже. Теперь он смотрит на Джанин Мэттьюс как-то по-новому. Она совершенно точно умная женщина. И слишком жестокая. Мужчина даже не понимает, насколько она жестокая. Она не держит людей за людей. Они для нее — солдаты на войне, пушечное мясо, которое можно кинуть в самую гущу событий и подождать, когда произойдет взрыв, расходный материал, который можно уложить на холодный металлический стол и разрезать скальпелем в лаборатории, и сердце будет еще трепыхаться в руке. Эрик всегда считал себя еще тем монстром. Но сейчас с удивлением обнаруживает, что по сравнению с Мэттьюс он гораздо более человечен, чем думает сам. Эрик зачем-то вспоминает Кристину, и под ложечкой начинает сосать.

— Выстрели ей в голову и запиши все это на камеру. Можешь заставить девчонку плакать. Пусть папочка посмотрит и поймет, что сделал с собственным ребенком.

Эрик встает на ноги. Все. Разговору конец. Он получил указания и пойдет их выполнять. Он привык к такой работе. Мужчина в чем-то похож на Джанин. Для него люди — ничто. Он выстрелит в лицо дочери Джека Кана, даже глазом не моргнув, просто твердо спустит курок и ощутит легкую рябь в мышцах — отдачу. Вот и все. Но в дверях Эрик отчего-то останавливается и задает совершенно ненужный вопрос.

— А разве резонно убивать девку?

Джанин Мэттьюс отворачивается от созерцания города и смотрит на мужскую фигуру. Ее глаза выжигают дыру в широкой спине.

— Резонно, — голос резкий, хлесткий. — Тогда Кан поймет, что мы серьезны. А родственников у него хватает.

Ну какая же сука. Эрик тихо фыркает себе под нос и толкает дверь. Ему кажется, что кабинет Мэттьюс пропах едкой химией и гниющей плотью. Смертью. Так воняет паскудная расчетливость, так разит отсутствие души. Эрик выходит на улицу и задирает голову туда, к небу. То ли с ним что-то не то, то ли винтики в мозгу Джанин Мэттьюс лишили ее той природной ткани, что отвечает за функцию чувств. Мужчина вдруг задумывается на мгновение. А что если это все — Кристина? Его мысли, странные, чуждые, непривычные для него. Раньше он никогда особо не задумывался о приказах. Даже наслаждался их жестокостью. Ему нравилось взводить курок и видеть, как при щелчке жертва нервно дергается. Ему нравилось бить, ломать хребты, выбивать зубы, резать чужую плоть. Он получал от этого моральное удовлетворение. И никогда в своей жизни не задавался вопросами нравственности. Никогда не думал, что вот это хорошо, а вот это плохо. Примитивно, конечно, сказано, зато суть и смысл ясны. Конечно, он всегда понимал, что Джанин Мэттьюс — прожженная тварь. Но сегодня, сейчас, это почему-то так режет по глазам, практически бьет наотмашь.

Девчонка тонкая, и все всхлипывает. Эрик рот ей не развязывает. Пусть рыдает молча, давится вонючей тряпкой в своей глотке. Девчонка привязана к стулу, руками-ногами намертво. Да она и не дергается. Лишь плечи ее поникают, и голову она опускает. Ее длинные черные волосы падают ей на лицо. В помещении темно. И кожа ее кажется темнее, чем она есть. Эрик поднимает пистолет, моргает. Ему не нравятся те ассоциации, что рождаются в сознании. Сейчас, всхлипывающая, дрожащая, на грани рвущей истерики, с такими темными волосами и при таком освещении, Джессика Кан так похожа на Кристину. Мужчине не нравится так думать. Джессика Кан должна умереть. Вон камера мигает красным глазом. А девчонка еще и голову поднимает, смотрит прямо на мужчину. Жалостливо так, просительно. И эти глаза, мать вашу, эти глаза. Эрик сглатывает и стреляет. Пуля проходит насквозь, голова девчонки запрокидывается, и все тело безвольно повисает. Мужчина бросает пистолет на пол, в дальний угол, и выключает камеру. Впервые за долгие годы у него трясутся руки после убийства. И Эрику так странно. С ним творится какая-то хуйня. И сейчас он может думать лишь так, грубо и матерно. Иного у него просто не остается.