You're All I Want (СИ)

— Дома, — зачем-то соврал я, отворачиваясь. Если он спрашивает, то уже знает, что это не так. Какой же я идиот.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — он снова продолжил говорить тем же лукавым тоном, несмотря на спокойствие которого, мне все равно хотелось бежать отсюда как можно дальше и не оглядываться. Лучше бы он на меня наорал, чем скрывал в себе эту гребаную злость, которая делала меня еще более уязвимым сейчас.

— Хорошо, — сдался я, наконец выдохнув, — Я ушел из дома. Тебе Тилль рассказал?

— Нет, твоя мать, — Рихард нервно улыбнулся, опуская свои руки.

— Чего?.. — пробубнил я себе под нос, явно не понимая его радости.

— Приходила утром ко мне домой, — спокойно пояснил Рихард и сделал несколько шагов в сторону кабинета, увлекая и меня за собой.

— О, боже мой… — я закрыл лицо руками, когда до меня наконец-то дошла вся суть его слов, — Прости, я…

— Почему ты не пришел ко мне, Пауль? — уже чуть мягче спросил он, когда мы зашли в кабинет, где было только несколько наших одноклассников. Те помахали нам в знак приветствия и продолжили играть в карты на последней парте. Очевидно, что наши разговоры никого не интересовали, поэтому мы сели у окна, и я, все же нервно оглядываясь по сторонам, продолжил свое повествование:

— Я думал твои родители, они…

— Да плевать на родителей, — нетерпеливо перебил меня Рихард, — И вообще, почему ты ушел из дома?

— Потому что мне все это, блять, надоело, я не собираюсь выслушивать ее бред про наши отношения, и я, блять, тоже человек, и у меня есть… — начал я, сам того не понимая повышая голос, и через несколько секунд меня уже трясло от неистовой злости, когда я вспоминал, с каким отвращением она говорила о нас и каким презрительным взглядом наблюдала за мной все это время. События вчерашнего вечера настолько сильно задели меня, что я невольно коснулся своей щеки, будто чувствуя эту чертову хлесткую пощечину снова. Ребята, играющие в карты вдруг остановились и посмотрели на нас.

— Тихо-тихо, — прошептал Рихард, мягко поглаживая меня по руке под партой. Я заметил, как он дернулся вперед, чтобы обнять меня, но затем резко остановился и добавил: — Я понял, все хорошо, успокойся.

Я сделал глубокий вдох, и наклонил голову вниз, разглядывая сплетенные пальцы наших рук под партой. Неужели вот так будет всю жизнь? Неужели даже для того, чтобы взять его за руку или обнять, мне нужно будет делать это максимально незаметно?

— Я пока побуду у Тилля, ладно? — наконец выдавил из себя я.

— Хорошо, но ты помни, что двери моего дома для тебя всегда открыты.

Я молча кивнул и еще сильнее сжал пальцы его рук.

Весь урок я просто не мог найти себе места, даже не понимая за какие проблемы в моей жизни мне сейчас браться. Больше всего меня пугало то, что мне негде жить, потому что проживание у Тилля - это временно, даже если он сам предложит мне остаться у него навсегда. Я же понимаю, что это невозможно и так нельзя. Проблема с жильем постепенно сменялась другой в моем сознании, и, конечно, она была намного весомее и важнее, чем первая, и являлась ее прямым следствием: мать меня ненавидит. И ради чего все это?

Я устало повернул голову вправо, разглядывая своего приятеля, который вновь что-то упорно писал в тетради. Закусив губу от усердия, Рихард аккуратно чертил какой-то график функции, отмечая на нем определенные точки, впоследствии соединяя их и надписывая рядом какие-то цифры и буквы, значение которых меня совершенно не волновало. Вот ради чего все это. Вот ради кого я готов терпеть нападки со стороны родителей и общества. Выходит то, что я чувствую, гораздо сильнее злости, выше ненависти и гораздо важнее, чем любовь и уважение к моим родителям. Кроткая улыбка промелькнула на моих губах, когда я подумал об этом и на секунду перевел взгляд на доску, а затем снова вернулся к Рихарду. Тот на момент остановился, внимательно оглядывая свое рабочее место в поисках чего-то необходимого в данный момент, и через секунду тонкие пальцы начали перебирать какие-то листы, аккуратно вложенные в дневник. Я на секунду задумался, и все внутри меня затрепетало от одной лишь чертовой мысли.

Что же ты еще можешь делать этими пальцами, Рихард?

Я нервно закусил губу, наблюдая за тем, как такой родной почерк заполняет все больше места, покрывая синей пастой ручки практически все пространство листа. А я уже и не стыдился того, что в открытую пялился на него: изучал внимательным взглядом его одежду сегодня, следил за каждой эмоцией, промелькнувшей на таком серьезном во время урока алгебры лице. Казалось бы, обычные взгляды, ну что в этом особенного? Но при одной лишь мысли о том, что своим переездом мать может отнять у меня простое созерцание таких приятных моим глазам тонких черт лица, родные прикосновения теплых рук и таких желанных губ, я ощущал себя загнанным в клетку зверем. Я ведь могу больше его не увидеть.