Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Послухай, друже Олексо, у час юридичної практики 1958 року мені у Теплику Вінницької области розповідали, як 1954 року похідна група ОУН, просуваючись із Західної України на Січеслав-щину, приклеїла на телеграфному слупові листівку із закликом боротися за самостійність України.

Коли б ти бачив, як вони мені це розповідали! Спочатку, йдучи до слупа, здалеку показували на високий товстий слуп. Привели мене до нього і так вдивлялися у те місце, де була листівка, що ціле їхнє єство бажало, щоб якимось дивом вона знову там з’явилася. Один високий чоловік середнього віку зупинився біля слупа, зняв якось побожно шапку, ніжно погладив місце, де була листівка, потім обвів пальцем її контури і каже: “Ось тут вона була”. І знову провів долонею, немов погладив його, попестив за те, що люб’язно надав свій гладенький рівний бік для такої коштовної речі, як оунівська самостійницька листівка. У студентські роки довелося мені проходити юридичну практику в одному селі неподалік того ж Теплика. З’ясовував чиюсь юридичну справу у сільраді. Час наближався до обіду, я зі своїм завданням упорався і вже збирався йти, коли на порозі з’явився голова колгоспу в супроводі голови сільради і ще трьох чоловік. Голова запропонував пообідати. Я не мав причини відмовлятися і прийняв запрошення. Хвилин за десять ми зайшли до хати, в якій господиня чекала на нас уже з накритим столом. Сіли, випили по чарці, загомоніли про колгосп, нестачу добрив, відсутність у сільмазі одягу та взуття, про те, що навіть кирзових чобіт для колгоспників не було. Я сказав, що коли б з України не забирали врожай і не відправляли на Кубу, в Африку та ще бозна-куди, то ми б мали все, і українці не були б голі й голодні. Мої слова спрацювали, наче спусковий гачок з карабіна: вони приводили все нові й нові аргументи на підтвердження вигоди для України бути незалежною державою. Випили ще по чарці, і тоді голова заспівав:

“Гей наливайте повнії чари…” Всі підхопили. Пісні лилися одна за одною: “Ой у лузі червона калина…”, “Я сьогодні щось дуже сумую…”, “За Україну з вогнем завзяття…”

Я цих пісень майже не знав і трохи було соромно, але радо підспівував, як умів.

Співали ще багато патріотичних пісень, яких я ніколи й не чув і які по суті були заборонені. Нарешті, помічник голови завів гімн “Ще не вмерла Україна…”

Голова зиркнув не мене. Той вдав, буцім не помітив мого запитального погляду, дуже радів, що знав слова і підхопив завзято. Господиня підійшла до столу ще щось поставити і мовила спокійно: “Трохи тихше співайте цю пісню!”

Ми притишили голоси і доспівали гімн до кінця уже як змовники. Це трохи протверезило нас. Обід закінчився. Вони відчули, що при чужій людині були відвертіші, ніж годилося б, і голова дещо ніяково глянув на мене. Я усміхнувся і заспокоїв їх. Голова наказав своєму їздовому відвезти мене бричкою додому у Теплик і щиро просив заїжджати до нього в гості за першої ж можливости. Я подякував за гостину, сів у бричку і всю дорогу радів і дивувався, як сільська і колгоспна влада отак по-самостійницьки мислить?! Та це ж просто диво! Справді, ще не вмерла Україна і явно не вмре.

— Пане Олексо, це було зовсім недавно. За цей час ті люди не вмерли і не змінилися, отже, є не тільки Україна, є український самостійницький дух! Це сьогоднішня дійсність! Тому ми тут в мордовському концтаборі не диваки і “отщепенцы”, а речники отого духу.

— Левку, коли ти вперше відчув таку любов до України?

— Важко вказати час. Десь ще підлітком, коли батько за нашим садом показали рукою на великий житній лан і звернули мою увагу: “Дивись, синку, як красиво переливається жито — наче море”. А воно котило й котило хвилі від нас аж до самого шляху (Черніго-во-Стародубського). Моє серце поступово наповнювалося цією любов’ю. І якщо десь тоді у нього були кинуті ті зерна, то подільські пісні 1957–1958 років були тим благодатним дощем, що скропили зерна і сприяли їхньому доброму росту, — по паузі я поцікавився:

— Олексо, а ти вчителем працював?

— Директором школи. Робота з учителями ставила багато суспільних і національних питань, і я вирішив здобути філософську освіту і вчився заочно на філософському факультеті МДУ у ті ж роки, що ти на стаціонарі. Національна свідомість також приходила поступово.

Він запитав мене:

— Скільки ти заробляв адвокатом? Твоя дружина працювала?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное