Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Про подію черговий офіцер склав акта, і начальник концтабору призначив Астрі 15 діб ПКТ (приміщення камерного типу), які він і відбув на голодній пайці. Українці шкодували, що їм не прийшла така думка раніше, а після цього повторювати латвійське привітання також не годилося, і тому зустрічі з чекістськими делегаціями відбувалися змістовніші, але без такого блискучого ефекту.

“Їдка кислотна пара виїдала мені очі”

Я не хотів, щоб начальник сушарні ловив мене за читанням книжок. Несподівано підійти до мене зсередини було неможливо, бо довгий коридор уздовж камерних дверей був устелений сухими дошками, які видавали людські кроки, а майстерня — в кінці коридору. Я на слух добре відрізняв ходу в’язня, що чергував біля сушильних камер, від звуку чобіт нової людини, що з’являлася в коридорі. Це давало змогу вигадати час, щоб сховати книжку і взяти до рук якогось інструмента чи з ключем вийти назустріч у коридор. Проте з двору підійти непомітно до вікна моєї майстерні легко було — лише м’якше ступати на землю, вкриту шлаком і гравієм, щоб він не скрипів, і я не почую чийогось наближення до вікна, сидячи перед яким у майстерні читав товсту книжку. Так мене двічі і підловив начальник сушарні.

Формально він не мав підстав пред’являти до мене претензії, бо всі камери були справні, але всі знали, що на роботі читати заборонено, і це начальник нагадав мені персонально.

Я не дуже боявся переводу на іншу роботу, бо тут часто доводилося лізти до камери і ремонтувати парове нагрівання при такій високій температурі, яка тіло доводить до межі людської витривалости. Часто буває, що людина непритомніє, а щоб цього не сталося, доводиться припадати ротом до круглого отвору в дощатих щитах, які прикривають нижній повітропровід, аби вдихнути свіжого повітря. Рідко бувало, щоб удавалося замінити паранитову прокладку між радіаторами й не обпекти руку чи шию. Зрештою, не забував, що тривала робота тут притупить слух і тож планував колись перейти на іншу працю, але це мало б бути колись у майбутньому, а тепер хотілося читати, читати… Хоч би дали дочитати “Историю Росини с древнейших времен” Соловйова! Вона так багато дає для розуміння природи московитів! Та й не лише московитів, а й самих себе, українців. Форми їхнього політичного життя, їхні зовнішньополітичні акції, їхні економічні заходи можуть здаватися випадковими чи обґрунтованими новою (тимчасовою) теорією, теорією історичного матеріялізму. Коли ж подивитися на теперішні порядки з огляду на минулий п’ятсотрічний розвиток Московщини, то можна помітити, наскільки яскраво виявляється генетичний зв’язок теперішнього з попереднім! Як чудово виявляється закономірність того, що з першого погляду видається випадковим! Без знання історії Московщини неможливо професійно спланувати боротьбу України за самостійність, тож ранувато покидати сушарню. Проте трохи не встиг дочитати Соловйова, як перевели в цех склеювання аркушів шпону для покриття дерев’яних бічних стінок телевізорів.

За п’ять метрів від мого робочого стола стояв великий прес (між іншим, виробництва Краматорського заводу пресів). На ньому приклеювали шпонове покриття до дощок для дерев’яних столів. Дошку, зроблену з дешевого лісоматеріялу, змащували клеєм і до нього прикладали шпонове покриття, а поверх нього — алюмінієву бляху. На цю дошку клали ще штук п’ять дощок уперемішку з алюмінієвою бляхою (щоб дошки не злипалися). Гарячий прес і стискав цього пирога. З-під кожної бляхи випаровувалася їдка кислотна пара і через брак вентиляції всуціль заповнювала приміщення, перекривала дихання і виїдала очі.

Місяців за два відчув різке погіршення зору. Записався до окуліста. У табірній лікарні окуліста не було і його замовляли з Барашевого з центральної лікарні. Десь за місяць-півтора приїхав, перевірив мої очі і виписав окуляри мінус три діоптрії.

— Звільніть мене від роботи в тому цеху, — попросив я.

— Я не можу звільнити від роботи, — відповів лікар. — Переведення в’язнів з однієї роботи на іншу — це функція табірної адміністрації, а я до неї не належу.

— Але ж ви визнаєте, що випари козеїнового клею з-під гарячого пресу мені посадили зір.

— Визнаю, але заборонити там працювати не можу. Мінус три діоптрії — це не інвалідність. Коли буде мінус п’ять, тоді буде підстава для переводу.

— То я по-вашому маю осліпнути і тоді мене переведете?! Ви розумієте, що це злочинне ставлення до здоров’я людини?

— Не я встановив порядки у виправно-трудовій колонії.

— Але своїм професійним невтручанням потураєте злочинним правилам!

— Лук’яненко, я виписав вам рецепт на окуляри і записав у медичну картку діагноз. Більше нічого вам не зроблю.

— Гаразд. Дякую. Я сам собі зроблю полегшення на очі.

— Це ваша справа.

— Бувайте здорові!

— На все добре.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное