Z – значит Захария

Кошмар длился час. Именно столько потребовалось Лумису, шедшему не спеша (но и не хромая), на то, чтобы пройти мой путь в обратную сторону. У меня было время заглянуть в пещеру. Мое житье в ней кончилось, это я понимала. Схватив мешок и сумку, я покидала в них все, что могла унести, не выбирая, – голова не соображала, глаза застилали слезы, да и нога ужасно болела. Взяла несколько банок консервов, дневник, одеяло, нож, немного воды – вот и все. И ружье, конечно: то, что поменьше, помповую двадцатидвушку, набив карман патронами.

Мне некуда было идти, кроме как подняться еще выше по склону, в лес. Я выбрала удобное укрытие, откуда хорошо просматривалось место, которое они не могли миновать, подходя к пещере. Здесь, в укрытии, готовую в любую минуту сорваться с места, меня поджидала самая страшная часть всего этого ужаса. Потому что я внезапно поняла, что должна сделать. Куда бы я ни убежала, пока у Лумиса есть собака, мне от него не скрыться. Значит – о, Господи, – придется убить Фаро.

Я зарядила ружье, нашла бугорок в качестве упора, и легла, спрятавшись за ним. Минут через пятнадцать внизу заколыхались ветки: они шли в четверти мили ниже, не теряя моего следа. Лодыжка болела все сильнее, но я уже не плакала; меня тошнило, да, но глаза были сухими.

И вот они прямо подо мной. Лумис шел очень медленно, начал прихрамывать, Фаро тащил его на поводке. На полянке Лумис остановился, прислушиваясь – идеальная мишень, да еще и ружье лежит на упоре, – я не могла промахнуться. Но вдруг Фаро нетерпеливо дернул поводок и коротко приветственно взлаял, радуясь предстоящей встрече со мной, – он знал, что пещера уже близко. От его голоса, такого кроткого и родного, палец на спусковом крючке безвольно обмяк; я не смогла выстрелить. В конце концов я опустила ружье, и они скрылись из виду.

Еще пара минут – и они у пещеры. Из своего укрытия я не могла видеть, что они там делали, а приблизиться не решилась, зная, что он будет настороже.

Почувствовав запах дыма, я отступила еще выше и оглянулась: от места, где была пещера, поднимался толстый столб черного дыма. Тошнота стала сильнее, у меня кружилась голова, и я села и развязала кроссовку.

Дым шел около получаса, потом стал тоньше и, наконец, пропал. Еще чуть позже в отдалении послышалось тарахтенье трактора, постепенно ослабевающее по мере приближения к дому. Когда звук затих, я поняла, что теперь путь свободен и я могу, по возможности оберегая правую ногу, спуститься к пещере.

Было трудно не зареветь снова. Перед входом дотлевала черная куча – все, что осталось от моих вещей: спальник, одежда, даже ящик, служивший мне столом, и доска, бывшая лавкой. Стена перед костром была расшвыряна, бутылки для воды расплющены. Среди черных лоскутков я увидела обгоревший кусок обложки «Лучших рассказов английских и американских писателей». Банки с едой, которые я оставила, он забрал с собой – по крайней мере я не нашла их остатков в костре. И второе ружье пропало. Только внутри пещеры я нашла единственное, что он пропустил: мою половинку курицы в расщелине.

Хуже всего то, что я действительно решила убить Фаро. Я рада, что не смогла нажать спусковой крючок, но это не отменяет факта: я не меньше убийца, чем Лумис. Теперь нас таких двое.

И, в конце концов, я все-таки убила Фаро, хотя и не пулей.

Двадцать четыре

6 августа

Идет дождь, и я сижу в дупле, чтобы не промокнуть. Я проспала здесь почти всю прошедшую ночь – с той минуты, как начало капать. Здесь тесно, и еще я боюсь пауков. Но все равно: сейчас я преисполнена надежды, какой давно не испытывала. Лодыжка уже почти зажила, но главное – я наконец-то решила, что делать: украсть защитный костюм и уйти из долины. Решение пришло мне в голову, пока я болела.

Первые несколько дней после ранения я плохо соображала. Наверное, у меня была высокая температура, хотя без градусника померить ее я не могла; лодыжка распухла и выглядела плохо: синяя с одной стороны и ярко-красная – с другой. Я даже не пыталась ходить: при попытке опереться нога болела нестерпимо. Если очень надо было, скакала на одной ноге. Но по большей части лежала, завернувшись в одеяло, и много спала.

Порой мне казалось, я слышу в отдалении звуки: рев трактора, стук молотка, – но не была уверена. Лумис, если бы знал, мог легко выследить меня, используя Фаро, и поймать – я бы не убежала. Но он, конечно, не понял своего счастья: рана показалась ему пустяковой, ведь последний раз он видел меня удиравшей со всех ног. Наверное, он решил, что промазал, и занялся другими делами, поджидая, пока я вернусь сама, – и упустил свой шанс.

Именно в те дни, когда я в основном спала, мне стал являться сон. С тех пор я снова и снова вижу его. Сперва он был неясным, я только словно бы чувствовала, что иду в каком-то незнакомом месте, и, просыпаясь, с досадой понимала, что по-прежнему в родной долине.