За*бан, но не сломлен. Как побороть весь мир, но при этом остаться собой

– Я ХОЧУ! – Ой. Стоит говорить тише, чтобы не причинить себе большего вреда. – Я хочу. Хочу. Я только что повредила голос! Но скоро станет лучше. Мама, я не могу… сейчас говорить. Это вредно для голоса.

Мне хотелось кричать.

– Ладно, потом всё обсудим. Но, Кэролайн, эта карьера, кажется, очень… тебя напрягает. Я не думаю, что она делает тебя счастливой. Ты как будто не хочешь этим заниматься. Ходить на прослушивания.

(Тихо): – МАМА. Я… Нет.

– Ты можешь учиться на медсестру! Тогда у тебя всегда будет хорошая работа, и ты всегда сможешь выступать, если захочешь, с дипломом или без него.

Почему сестринское дело? Мама всегда хотела этого, хотя я не давала никаких поводов подумать, что сестринское дело – это то, чем мне хочется заниматься. Я ненавидела кровь. Ненавидела иглы. В тот момент я практически отказывалась принимать лекарства и говорила, что ненавижу больницы «из-за флуоресцентного освещения».

Я тихо ответила:

– Мам, я перехожу в выпускной класс… Нас уже просят выбрать, в каком семестре проводить показ для агентов. Да и все… все говорят, что у меня хорошо получается. Мои учителя… ФРИЦИ! Мама…

– Я знаю, что ты талантлива, Кэролайн. Я просто не понимаю, хочешь ли ты…

И тут я начала всхлипывать. А, как вы догадываетесь, рыдания очень вредны для голоса.

Два часа подряд я сильно плакала и не могла остановиться. И я не знала, почему мне так больно. Мама ведь даже не сказала мне, что я должна сменить специальность, она просто… затронула эту тему. Я могла бы ответить: «Нет, мам, это смешно. Я люблю театр; мне просто нужно подождать, пока голос восстановится».

Но проблема заключалась в том, что я знала, что она права. Я знала, что что-то не так. Я понимала, что избегание прослушиваний – это очень плохой знак. Но в то время я не могла полностью осознать, в чём было дело. Что-то сломалось – вот всё, что я знала. Я рыдала. И эти рыдания всё больше и больше травмировали голосовые связки.

Я всё ненавидела. Я ненавидела эти выходные. Я ненавидела любое непонятное мне чувство. Но мне пришлось подняться наверх, надеть растянутую серую юбку-карандаш из Express и приготовиться стать крёстной. Эта юбка – единственная, которую я взяла. Единственная, которая подошла по размеру.

Я ненавидела свою жизнь. И я даже не знала до конца, почему.

Я рыдала, надевая дурацкую обтягивающую одежду. Я рыдала, пока красилась. Я выплакала весь макияж, и мне пришлось наносить его снова. Лицо покрылось красными пятнами. Я смотрела в зеркало и снова разражалась рыданиями. Перестав плакать секунд на сорок пять, я натянула дурацкие колготки и поняла, что они с дыркой. А потом снова разревелась.

Я плакала, пока делала причёску. Для ЧЕГО я вообще старалась? Для ЦЕРКВИ!? Я так плакала, как будто прорвалась плотина. Как будто то, что я пыталась подавить всю свою жизнь, наконец-то вырвалось наружу. Я несчастна. Я не знаю, что с этим делать, и чувствую себя в ловушке.

Я пыталась успокоиться, потому что не могла накраситься в четвёртый раз, но я всё равно продолжала плакать. Что ж… в конце концов это должно было прекратиться, потому что через час мне нужно было стоять рядом с кузиной, пока она вступала в СЕКТУ. О, Боже мой. Такими темпами я буду рыдать, стоя рядом с ней. Я никогда так долго не плакала.

Папа зашёл ко мне в комнату, пока я сушила волосы феном с дурацкой круглой щёткой.

– Ты в порядке?

Я просто смотрела на него и продолжала плакать.

– Я не знаю, что со мной.

Я задыхалась. Я пыталась сказать это тихим, сладким голосом, чтобы защитить его, но это было бесполезно.

– Хорошо… Мы через двадцать минут выезжаем…

Я кивнула. Он ушёл, а я продолжала сушить волосы феном. И продолжала плакать.

В следующие десять минут плач временно прекратился. Я спустилась вниз за пять минут до того, как мы должны были уходить. Моё лицо стало красным и опухшим. Мама обычно поправляла мой наряд перед выходом, но я думаю, она чувствовала, что сейчас… не время. Позже вечером, когда мы вернулись домой, она сказала: «Понятно, что тебя это расстраивает, но я думаю, нам нужно поговорить. Тебе не обязательно становиться актрисой. Ты можешь специализироваться на чём-то другом, чтобы у тебя был выбор, и всё равно заниматься театром!»

Я снова начала всхлипывать. Голос был хриплым.

– Мама, всё, что я когда-либо делала, было ради этого.

Я была в панике, злилась на себя. Всё это происходило лишь потому, что я потерпела неудачу. Я не смогла сесть на диету. Я не смогла справиться с нервами на прослушивании. А всё потому, что я испортила голос в Ирландии, пытаясь стать нормальной и свободной хотя бы на одно лето.