За белым кречетом

С редакцией любимого журнала мне удалось разобраться довольно легко. Я сказал редактору о допущенной ошибке: опубликовании фотографии ястреба вместо кречета. Не раз чертыхнувшись, удивившись, что до сих пор не пришло ни одного письма от ученых и читателей, редактор потребовал написать объяснение, собираясь в ближайшем номере его опубликовать. Небольшую заметку он решил напечатать где-нибудь на последней странице, так что не каждый бы ее и увидел. Но мне хотелось не этого. Не скрывая своей вины, я настаивал на том, чтобы как можно шире поставить проблему спасения исчезающих кречетов. Птиц этих, как выяснилось, не знают даже охотоведы, не годы, а жизнь проведшие в северных лесах и тундрах. Договорились с редактором подготовить не заметку с извинением, а обстоятельный материал с рисунками художника Горбатова, чтобы ни у кого в будущем не случалось подобной ошибки. Так и было сделано. Статья под названием «Ошибка» запомнилась надолго, в чем я смог убедиться спустя десятилетие, и судя по многочисленным откликам пользу она принесла большую, чем все предыдущие восхищенные повествования о кречетах.

На телевидении исправить ошибку было посложнее. Фильм был уже озвучен, записан дикторский текст, смета закрыта, и даже небольшая перезапись казалась неосуществимым делом.

Брось, советовали мне, не настаивай. Ну кто там разглядит, черный или желтый глаз у птицы, когда большая часть телевизоров с черно-белым экраном. Ни ты, ни мы не виноваты, убеждали меня. Рецензент — доктор биологических наук, к гнезду подводили охотоведы. На них и сошлемся в случае чего. Пусть все идет своим чередом, фильм будет показан, затем его положат на полку, и пролежит он там долгие годы.

Пугали дороговизной, но я готов был пожертвовать гонорар. Пугали и тем, что теперь «лет пять не будут сниматься фильмы по моим сценариям». Затем вдруг исчезла редактор: я не мог поймать ее ни по одному из телефонов. А время шло, и был уже назначен день показа фильма.

Помнится, я не находил себе места. Обдумывая ситуацию, я стоял у окна на одиннадцатом этаже своего дома на Преображение. Вдруг из садика у противоположного пятиэтажного дома к моему окну устремилась птица, за которой с писком гналась крохотная трясогузка. Едва ли не у подоконника птица развернулась, и я с удивлением увидел, что это сокол — охристой окраски пустельга. В соколах я теперь разбирался. Этот случай как своего рода знамение подействовал на меня.

Потеряв надежду встретиться с редактором, я неожиданно получил возможность изложить свои мысли самой Муразовой, главному редактору «Экрана». В лифте телецентра нахлынувшая публика, как по чьиму-то заказу, свела нас нос к носу да так друг к другу прижала, что не объясниться было просто невозможно.

Я высказал все: что в таком виде фильм выпускать на экраны нельзя, что найдутся зрители, которые заметят ошибку, уж слишком знаменитая птица. Хуже будет, если фильм захотят приобрести для заграницы... У меня был вариант, как сохранить фильм, перезаписав лишь дикторский текст во второй части, в конце концов я сам готов был оплатить эту работу...

— Ну-ну,— остановила меня Муразова.— Если ошибка, тут и говорить нечего, исправим, и средства найдутся.

Однако, как потом выяснилось, она решила все перепроверить. Попросила посмотреть фильм Василия Михайловича Пескова, который как раз в это время готовил программу о природе Севера вместе с Саввой Михайловичем Успенским. О лучших рецензиях нечего было и мечтать. Конечно, оба сразу признали в птице сибирского тетеревятника, но фильм оценили по достоинству, включив его в программу. Фильм «В урочище кречета» впервые был показан без дикторского текста в передаче «В мире животных». Комментировали его за кадром В. М. Песков и С. М. Успенский, которые однозначно высказались за сохранение природы Путораны и создание там заповедника.

Позже дикторский текст был перезаписан и фильм неоднократно показан по телевидению, послужив делу распознавания хищных птиц и создания заповедника, который ныне уже существует и называется «Путоранский».

Птица для саятчи

На небе давно мерцали звезды, когда мы добрались до усадьбы охотничьего заказника на Иссык-Куле. В домике егеря горел свет, освещая недавно выпавший снег и густые, в два метра высотой, заросли камыша и колючего лоха, непроходимой стеной подступавшие к дороге.

— Как птица? — легко взбежав на крыльцо, звонким голосом вопросил Деменчук, будто и не спал только что в машине, беспомощно роняя голову на грудь, русоволосого молодого парня, вышедшего с фонарем на крыльцо.

— А что ей,— отвечал тот зевая, норовя поплотнее запахнуть тулуп, по всей вероятности, накинутый второпях на голое тело.— Сидит, поди, себе. Она у меня в сарае.

— Кормил? — все так же резко и односложно спросил Деменчук.

— Так точно, кормлена ваша птица.

— Ну кто тебя просил, Михаил? — чертыхнулся Деменчук.

— Да я что,— оправдывался Михаил.— Я же как лучше хотел. Ведь голодная она была, вдруг, думаю, околеет, тогда совсем изругаете. Вот и дал ей голубя.