За час до казни

Однако бойцы отряда отлично понимали, к чему он стремится. Сразу несколько человек кинулись вперед, не давая противнику отползти, вынуждая его вести огонь с одного места. В воздухе мелькнула граната, и в том месте, где была позиция душмана, полыхнул взрыв. Стрельба прекратилась. Переверзев сделал одну перебежку – никто не стрелял. Тогда он поднялся и двинулся вперед.

Первое, что он увидел, это лежащая в стороне рука. Затем, за камнями, стало видно то, что осталось от часового. Можно было не проверять, мертв он или нет.

– Группа, ко мне! – скомандовал майор.

Восемь человек собрались вокруг командира. «Все целы!» – была первая мысль Переверзева. Но тут он заметил, что кто-то держится за шею, а рядом с ним боец стоит, согнувшись, зажав рукой грудь.

– Кто ранен? – спросил он.

За раненых ответил ефрейтор Разуваев:

– Ляйнера ранило в шею, но неглубоко. А Терехину пуля попала в грудь.

– Давай, ефрейтор, организуйте перевязку раненых. Галимов!

– Я!

– Осмотри духов. Проверь, все ли мертвые, может, кто притворяется. Остальным собрать вещмешки, все проверить, подтянуть. Как только раненых перевяжут, выступаем.

Отдав команды, сам майор направился к Терехину. Рядом с ним хлопотал Разуваев. Он уже обработал рану, сделал рядовому укол против столбняка и теперь делал перевязку. Любой боец группы мог оказать первую помощь себе или товарищу, причем сделать это не хуже медсестры.

– Как себя чувствуешь? – спросил майор у рядового. – Только честно, играть в героя не надо. Идти можешь?

– Идти могу, – отвечал Терехин. – Вот насчет рюкзака не знаю. Лямка как раз на это место попадает…

– Да дело не в лямке, – добавил Разуваев. – Я посмотрел – выходного отверстия нет. Значит, пуля внутри. Сами понимаете, что может быть.

Переверзев понимал. Оставшаяся в теле пуля – это наверняка воспаление, высокая температура. В ближайших боях Терехин участвовать не сможет. Правильнее всего было бы его сейчас эвакуировать в тыл. Но куда и как? Оставалась надежда, что, если удастся освободить врачей, можно будет вызвать вертолет Международных сил и тогда эвакуироваться всем вместе.

Переверзев повернулся к остальным бойцам.

– Мусагалиев, возьмешь рюкзак Терехина. Тараканов, ты возьмешь его автомат.

– Товарищ майор, как же я без автомата? – пытался протестовать раненый. – Я тогда вообще не боец получаюсь, а как турист какой… Должен же я как-то помогать…

– Ты, главное, иди, – сказал ему Переверзев. – Это и будет от тебя самая большая помощь. Так, что у тебя?

С этими словами он обратился к Лебедеву, который перевязывал Ляйнера. Однако ответил сам раненый:

– Да считайте, что ничего. Царапина – осколком гранаты зацепило, а может, камнем.

– Кровь, правда, идет хорошо, – добавил Лебедев, который как раз закончил перевязку. – Вон какой слой пришлось намотать.

Действительно, шея Ляйнера теперь была такой же толщины, как и голова.

– А чувствуешь себя как? – продолжал допытываться майор. – Голова не кружится?

– Как же она может кружиться после такой перевязки? – отвечал раненый. – Она у меня едва поворачивается!

Послышался смех. Тут подошел Галимов.

– Их было четверо, – доложил сержант. – Трое мертвы, один еще жив, но умирает – много крови потерял.

Майор пожал плечами: спасать вражеского бойца он точно не собирался.

– Так, все готовы? – спросил он. – Раз готовы – подъем.

И, наклонившись к Разуваеву, тихо сказал ему на ухо:

– Иди рядом с Терехиным. Будете двигаться в середине группы. Если совсем плохо будет, дай мне сигнал. Тогда организуем переноску.

И группа двинулась вниз, к кишлаку. На ходу Переверзев взглянул на часы. Было начало четвертого часа. Скоро должен начаться рассвет. По плану они должны были достичь кишлака как раз к рассвету. Но теперь было ясно, что сделать это не удастся. Значит, надо будет постараться подойти к Джуру незаметно и провести разведку. А операцию по освобождению пленных осуществить следующей ночью.

Как известно, идти вниз – не то же самое, что вверх. Группа шла быстро, даже раненые не отставали. По крайней мере так было первые полчаса. Затем Терехин с шедшим рядом Разуваевым стали отставать. Рядовой чем дальше, тем сильнее опирался на плечо ефрейтора и шел все медленнее. Между тем рассвело. Внизу стала видна долина реки, а в дымке виднелись маленькие точки – дома кишлака.

Тут Переверзев объявил привал. Подойдя к Разуваеву, спросил:

– Ну как?

– Хуже, – тихо ответил ефрейтор. – У него температура.

– Давай вводи антибиотик, – сказал майор. – А мы пока соорудим носилки.

У них был комплект складных носилок: ручки, между которых натягивалась палатка. Дома, в Самаре, Переверзев колебался, брать ли этот дополнительный груз. И вот пригодились. Бойцы быстро собрали носилки, и вскоре группа двинулась дальше. Четыре человека, сменяясь, несли раненого. Переверзев первым взялся за ручку, показывая, что намерен участвовать в переноске товарища наравне с остальными.