К обеду солнце начинало сильно припекать, мы сворачивали наш бивак и шли домой. Пообедав вчерашним борщом или окрошкой, отдыхали. Наступала ежедневная сиеста. Потом Люба с мамой начинали хлопотать насчет ужина: варилась обязательная мамалыга, что-нибудь мясное или рыбное и, конечно, компот. После ужина раза два-три в неделю отправлялись в ближний кинотеатр «Юность» и смотрели индийские, французские, реже польские и чехословацкие фильмы. Изредка по воскресеньям выбирались в центр, в русский театр, где ставили преимущественно классику: Лопе де Вега, Мольера, Островского.
Была еще пара вылазок на Стрымбецкое озеро с ловлей рыбы. Любочка этому радовалась больше всех. У нее было какое-то особое чутье на рыбные места. И улов всегда был приличный.
П
отом начиналось время варки варенья. Мы с детьми лазили по деревьям, собирали вишню, а Люба занималась трудоемким и жарким процессом варки.Дядя Юра смотрел-смотрел на нашу суету, и вдруг его осенило: сделать вишневую настойку. Самому. У бабы Дуси, моей мамы, он приглядел двадцатилитровую бутыль с узким горлом и приступил к реализации замысла. После изнурительных сборов ягоды – все же дядьке трудновато было при его комплекции лазить по деревьям – бутыль была на три четверти наполнена вишней, заткнута толстым кукурузным кочаном и выставлена на солнце. Уже через два дня процесс брожения стал заметным: уровень вишневой массы в бутыли приподнялся. Подождав еще дня три и увидев, что бродильная масса достигла горловины, дядя Юра через марлю нацедил стаканчик темно-вишневой жидкости и с большим удовольствием, смакуя каждый глоток, выпил. Нацедил мне:
– Пробуй!
Я выпил полстакана: кисло-сладкий напиток немного горчил, издавал аромат перебродившей вишни и немного шибал в голову.
Дядька нетерпеливо налил себе еще стаканчик, залпом выпил и с восхищением, немного заплетающимся языком, заключил:
– Вот это напиток – я понимаю! Причем не купленный. Свой, домашний!
В бутыль было добавлено еще немного ягоды, сахара, она снова была заткнута кочерыжкой и отнесена в комнату. Все, что делал дядя Юра, было сплошной импровизацией. Ни знаний, ни опыта в приготовлении настоек у него не было. Спросить тоже было не у кого. Дядька действовал как алхимик: исключительно методом собственных проб. И в скором времени, как всякий ищущий, он приобрел и соответствующий алхимический опыт.
Однажды под утро в комнате, где ночевал дядя Юра с дочкой, раздался негромкий взрыв. Когда, перепуганные, мы с Любой вбежали к ним, то увидели жуткое зрелище: залитый вишневым соком потолок, стену и самого дядьку, покрытого с готовы до ног перебродившими вишнями. Лизу у дальней стены взрывом не достало. Оказалось, бродильный процесс достиг наивысшей точки, создав в сосуде избыточное давление, и пробка с шумом выстрелила.
Это происшествие немного нарушило нашу идиллию. В течение двух дней нам пришлось отмывать и перебеливать поврежденные стены и потолок. Но упорный дядя Юра от своих винодельческих опытов не отказался. «Нужно отводить из бутыли газы», – сделал он вывод и к пробке приладил резиновую трубочку.
Т
ак жили мы летом у мамы – бабушки Дуси. В следующие два лета мы гостили у нее уже без дяди Юры. Дни радости перемежались недоразумениями, мелкими неприятностями и забавными происшествиями.Одного у нас не было никогда – уныния.
Свежий ветер
(Приангарье – Крым – Приангарье, 1973)
П
уть до Ялты был долгий: почти четверо суток поездом до Москвы, еще полдня пустого ожидания и езды в переполненном автобусе до аэропорта Внуково, потом – двухчасовой перелет до Симферополя и, наконец, последние полдня – заключительный этап езды по петлистым крымским дорогам до самой жемчужины у синего моря.Я ехал и летел, фиксируя боковым зрением изменения пейзажа, населенных пунктов, мельтешение лиц попутчиков и множества людей, которые тоже куда-то передвигались, спешили, нервничали. Некоторые ругались, скандалили, другие, напротив, почуяв свободу вдали от дома, отрывались на радостях, вкушали водочку, закусывая горячей картошкой, солеными огурчиками и грибками, которые продавали на вокзалах и полустанках голосистые бабули.
Все как обычно во время хорошей, долгой и неспешной дороги. Но в голову постоянно лезли мысли о делах минувших.
Времени было много, достаточно, чтобы поразмыслить о себе и драматических событиях последних месяцев…
Я
вступил в возраст Иисуса Христа – весьма значимый период в жизни каждого. Самое время подбивать балансы. Ожидал чего-то добиться, однако, когда провел выборочную инвентаризацию последних лет, – душа моя «уязвлена стала». Многое шло совсем не так, как замышлялось. Очень многое. Да и черноты было что-то слишком.Если оценивать трудовую деятельность – а я, разумеется, считал ее главной частью своего бытия, то результаты едва тянули на хилую троечку. Так мне казалось. Четвертый год я, как владимирский тяжеловоз, тянул лямку директора техникума, а напряжение не только не уменьшалось, но постоянно нарастало вместе с ростом вала новых преград.