За черным окном – море тюльпанов

В семейной жизни тоже не все было ладно: какие-то «доброжелатели» время от времени названивали жене Любе о том, что я задерживаюсь на работе вовсе не из-за совещаний и педсоветов, а просто хожу налево с очередной пассией.

Часто болел Мишаня, младший из троих детей, и постоянная беготня по врачам и больницам сильно изматывала нас с женой. Хорошо, что нам помогала баба Женя, золотая моя теща, не то было бы совсем худо.

Политехнический техникум, точнее, шесть бараков, в которых временно шел учебный процесс, располагались в поселке Строитель в шести километрах от города. Значительную часть своего времени я занимался строительством новых корпусов в городе. В последние месяцы строительство резко замедлилось. Из-за недопоставок сборного железобетона бригады монтажников и каменщиков часто снимали с новостройки и бросали на другие объекты. Визиты к высокому начальству, мольбы и ругань к ощутимым сдвигам не приводили. Строители легко и многократно давали лживые обещания и из месяца в месяц срывали их выполнение. Меня, приученного к традиционно жесткой исполнительской дисциплине и высокой доверительности в педагогической среде, такое изощренное вождение за нос удручало.

Другая проблема состояла в том, что создавать надо было не только новые корпуса, но и новый педагогический коллектив. Нужны были штатные инженеры: технологи целлюлозного производства, механики, энергетики, строители. А кто пойдет на мизерную преподавательскую зарплату?

В поисках кадров я ездил по предприятиям, институтам, искал, убеждал, обещал, сватал. Иногда попадались матерые специалисты, но вскоре обнаруживалось, что многие непригодны для педагогической работы. Приходилось брать совсем зеленых выпускников вузов. Тратилось много сил на то, чтобы научить новых людей азам учительского ремесла. Это был сизифов труд.

И вот тут я столкнулся с тем, что очень поощрялось тогда партией, – с письмами и жалобами «трудящихся». Они с угрожающим постоянством писались на меня в разные инстанции. Наблюдалась интересная картина: чем энергичнее я и наша команда брались за дело, чем больше сил тратили на то, чтобы выстроить простую и понятную всем систему действий, тем чаще писались жалобы, причем почти всегда – анонимные.

Начало нового года также было отмечено очередной анонимкой в адрес горкома партии, в которой некий «информатор» – так было подписано – подвергал мои умственные способности и деловые качества сомнению, приводил фантастические по своему неправдоподобию факты моей половой распущенности и профессиональной несостоятельности.

Как всегда явилась в техникум проверяющая комиссия, члены которой около месяца что-то высматривали, выспрашивали и извели много бумаги. Потом было проведено общее собрание коллектива, на котором было сказано, что «факты» не подтвердились, но психологический климат в коллективе нехороший, в чем повинна и администрация техникума. И мне в очередной раз погрозили пальчиком. Вроде вежливо, но погрозили.

На душе было скверно. Сколько же можно?!.

Стало пошаливать сердце – тахикардия, боли под левой лопаткой, одышка; стала подергиваться левая щека. Все это, правда, имело место дома, после работы. На работе, конечно, – ни-ни, никакого уныния! И – хвост пистолетом.

Но то были цветочки. Ягодки пошли после Дня Советской Армии и были связаны с именем девочки-первокурсницы Коншаковой.

Дело было так.

24 февраля после обеда мне позвонил начальник 3-го отделения милиции и спросил, в какой группе числится Коншакова. С милицией мы имели дело нечасто, но достаточно постоянно. Из более чем тысячи учащихся примерно раз в месяц кто-нибудь залетал в основном по мелкому хулиганству, реже по пьянке. Подростки, трудный возраст.

Я открыл алфавитную книгу, быстро нашел нужную фамилию и ответил:

– В группе Т-112. А что случилось, майор?

– Убийство.

Меня будто молотком стукнули по макушке. Всякое у нас бывало, но только не это.

– Убийство совершила гражданка Коншакова Ольга Ивановна, – сухо пояснил майор. – Поскольку она несовершеннолетняя, прошу прислать к нам педагога, в присутствии которого мы сможем ее допросить. Это пока все. Конец связи.

Я распорядился найти и немедленно отправить в милицию преподавателя органической химии Веронику Абрамовну Кулёмину. Она была классным руководителем группы Т-112, технологов первого курса.

Вечером того же дня бедная Кулёмина, вернувшись после допроса в милиции, рассказала мне подробности. Вероника Абрамовна была женщина в годах: ей было за 60. Она часто болела и выглядела немощно и старовато; согбенная походка и тусклый взгляд ее на морщинистом лице наводили на мысль об отсутствии интереса к окружающему миру и увядшей душе. С детьми она виделась редко, и руководство группой было ей в тягость. Ее назначение было вынужденным – хороших педагогов-организаторов не хватало.

Рассказ Кулеминой сопровождался ежеминутными спазматическими всхлипами.