За чертой

– Жили мы в городе с мамой, царство ей небесное, отца у меня не было, вернее, конечно, какой-то был, но я его и не видел ни разу даже, а мать о нем особо и не распространялась, говорила только, что умер. Ничего такого, что он был космонавтом или летчиком, как говорят некоторым безотцовщинам, чтобы брали его в пример. Я думал, что и не любила она его особо, ну, как бы там ни было, говорить у нас в доме об отце было не принято, лишь я один раз, когда стал постарше, нашел письмо одно от него, а было оно из тюрьмы, я его тогда и читать не стал, а как-то сразу у меня в голове об отце все по полочкам разложилось. Маму я любил очень, ее своей находкой и расстраивать не стал, она у меня женщина сердобольная была, все близко к сердцу принимала, заботилась обо всех и обо мне особенно. На улице мимо нищего не пройдет, монетка хоть и последняя в кошельке будет, а себе не оставит, отдаст нуждающимся. Видимо, ее доброта меня и погубила, по крайней мере, так я поначалу думал, это когда уже бомжевать стал. А так-то виной, конечно, всему моя лень, любовь к выпивке да безответственность. Работал я в своей жизни всего пару лет, и то после армии, а так все время жил с мамой. Она поначалу меня пристраивать пыталась в разные места, то таксистом засунет, но я разругался там с начальством и ушел, после на завод, и там я не проработал больше месяца. А после в магазин продуктовый грузчиком устроила, я и там приключений нашел, с какими-то бродягами скорешился, они меня пару дней поили, расспрашивали, что да как в магазине, в доверие входили, а один раз что-то сыпанули в водку, я уснул, а они, воспользовавшись моментом, со склада товар вынесли. Тогда меня чуть не посадили, но мама спасла, ходила к хозяину магазина, просила, чтобы в милиции договорился дело прекратить, мол, она все компенсирует. Вот так и жил я как у Христа за пазухой. После этого случая она мне работу подыскивать перестала. Говорила: «Проживем, пока еще тружусь». Ну а я и рад был. Хоть богатством особым мы не отличались, но еда в доме всегда была, да и грязным никогда не ходил. Мать моя, Мариной ее звали, работала, покуда силы были, почти до самой смерти, можно сказать, и умерла на работе, подрабатывая на пенсии нянькой, сердце не выдержало, я плакал тогда сильно, все говорил: «Как же не выдержало, оно вон какое большое было, на всех хватило, а для себя не осталось». А как мама померла, я пить начал по-черному, деньги нашел дома, что она на похороны откладывала, да и пропил все. Вначале из-за горя, что потерял единственного родного человека в этом мире, потом уже остановиться не мог, втянулся в пьяную праздную жизнь, но праздник длился недолго, до тех пор, пока из дома вслед за деньгами не исчезли и все вещи. Все я пропил, продал и променял на бутылку. Ссаться я начал безбожно, проблемы начались со здоровьем из-за палёной водки. Да мужскую функцию совсем потерял, женщины больше нужны не были, ничего я с ними сделать не мог, импотентом стал! Так вот, когда я пробудился в пустой квартире на проссанном матрасе, я сказал сам себе: «Поздравляю, ты все пропил», – и пошел побираться на улицу. Конечно, я пил не один, собутыльников всегда было много, появились они после смерти матери, при жизни они ее боялись, как огня и даже на пушечный выстрел бы не подошли. Она старательно оберегала меня ото всех бед. Вот так вот, пропив все нажитое маминым непосильным трудом, я и отправился на улицу искать себе пропитание, или, вернее будет сказать, пропой. Конечно, вскоре от такой жизни я сделался грязный и вонючий, оброс как домовой, стал скитаться в поисках огненной воды, распугивая своим видом прохожих. Однажды, пробудившись рано поутру, я пошел по помойкам, туда иногда выкидывали разный железный хлам, который можно было сдать в ближайшую приемку металла, а на вырученные деньги прикупить выпивки. Помню, тогда нашел я газовую плиту, сотни на три в ней веса было, кое-как закинул ее на тележку и попер к гаражам, где принимали металлолом, да только, сволочь, тяжелая оказалась, прошел я полпути, устал и присел у дороги отдохнуть, мимо цыгане проезжали, спросили, почем металл сдаю, большую цену предложили, на машине, говорят, отвезем, деньги дома дадим, как взвесим, я, не будь дурак, и согласился, и зачем мне нужна была голова на плечах? Так я и оказался с цыганами. Очнулся я в огромном цыганском доме, окруженном трехметровым забором. Там я за глоток водки и еду пахал на них, выполняя всю грязную работу. За забор они меня не выпускали, видимо, боялись, что сбегу. Я и хотел поначалу, пытался, один раз даже получилось, но меня нашли, сильно избили, обещали, что если еще раз что-нибудь прознают, сухожилие на ногах перережут. Боялся я этого, со мной были и другие, попавшие в неволю, вроде меня, и они были подрезками, как их называли цыгане. Больше я сбежать не пытался, смирившись с существованием в подвале добротного особняка. Хотя в тяжелых условиях и в плохом человек пытается найти что-то хорошее. В трехэтажном огромном доме нам была выделена небольшая комнатушка в подвале, в ней даже была горячая вода, туалет и душ. И пусть спать приходилось на обычных матрасах на бетонном полу, на условия проживания никто не жаловался, нас даже исправно кормили, а некоторые невольники попали туда из гораздо худших условий. Хотя человек – такое существо, что ему всегда всего мало. Ну и мне, конечно, свободы не хватало. Вот так я и жил, думаю, будь что будет, – Денис присел на кровати и закурил сигарету, тяжело закашлявшись после первой затяжки. – Но однажды случилось то, чего никто не ожидал. Глубокой ночью, по крайней мере, в единственном узком зарешеченном подвальном окне, через которое и проникал свет в помещение, ещё было темно, на улице послышался шум, удары, что-то громыхнуло так, что дом содрогнулся и с потолка осыпалась штукатурка. Взрыв сменили частые хлопки и громкие крики. Не поняв спросонок, что случилось, я забился в угол, укрывшись сверху матрасом, вскоре так же поступили и мои братья поневоле – Славка да Лешка. Славка, как и я, раньше крепко злоупотреблял алкоголем, а Леха плотно сидел на дряни какой-то и бежать даже не пытался, говорит: «Где я еще дозу найду?», – а его этой дрянью цыгане изрядно снабжали, казалось, даже эксперименты ставили на нем, когда героин разбавляли, ему первому дозу давали да ждали, окочурится или нет. Я в этом мало что понимаю, но от дозы он пару раз в кому впадал, мы его со Славкой еле откачали, а один раз подумали, что умер уже, его и цыгане вынесли куда-то, а после обратно привезли живого. Обознались, говорят, очухался. Столько здоровья было в человеке, а он так его нелепо тратил. Так, в общем, мы и сидели втроем, вжавшись в угол, закрывая глаза при каждом крике и хлопке. В какой-то миг дверь с шумом вылетела, спустя мгновенье раздался взрыв, и комнату пронзил яркий свет, проникающий даже через нашу преграду. Шум был такой силы, что до сих пор в ушах звенит. Потом я только удар почувствовал, а в себя пришел уже наверху в цыганском доме. Конечно, дом у них был получше некоторых музеев: иконы, картины, статуи, – я там за все время проживания и не был толком, лишь однажды с порога подсмотрел в открытую дверь. В себя я пришел, что, думаю, вдохнуть тяжело, руками пошевелить не могу, да темно как в гробу, именно то мне на ум и пришло поначалу, что закопали заживо. Я орать стал, да потом как удар в живот ногой почувствовал, думаю: как хорошо, что я живой. Позже оказалось, что я с мешком на голове да в наручниках лежал. Позже нас троих – меня, Славку да Лешку – подняли, мешки сняли да руки освободили. Как оказалось, цыгане наркотиками по-крупному торговали, и милиция к ним в гости нагрянула, целый спецназ. Старший даже извинился перед нами, что жестко обошлись, для ментов мы сюрпризом были, они обрадовались, что невольников в доме нашли, теперь, говорят, оставшиеся уедут в тюрьму надолго. Правда, осталось их немного. Трое застреленными валялись, двое с мешками на голове постанывали, а один кровью истекал, позже его скорая забрала, но привезла обратно и выгрузила у дома, умер, говорят, в дороге. Впрочем, мне их жалко не было, я тогда уже знал, что Господь за злое злым платит. Милиционер старший, узнав, что мы бомжи с зависимостями разными, нас на двое суток в камеру определил, «так для дела, – говорит, – надо, а то бегай вас потом по всем городским помойкам ищи». Но мы на него не серчали, он мужиком хорошим оказался. Там в доме нашли деньги прям в мешках из-под картошки, доверху набитые купюрами лежали, пачками, под завязку, так он нам по пачке денег дал. Выйдите, говорит, через два дня, как следственные действия завершим, куда хотите тратьте, никто у вас их не заберет, и слово свое он сдержал, лично нас отпустив на волю. Я из ментовки вышел, подумал: жизнь новую начну, а вернувшись домой, обнаружил, что дверь в квартиру сломана, кое-как на соплях держится, жилище мое выгорело и теперь представляло из себя залитое водой пепелище. Вот так моя мечта о новой жизни и рухнула. Разумеется, оттуда я ушел и перебрался в подвал, а когда пропил то немногое, что не украли, сел в электричку и с несколькими пересадками из-за отсутствия билета оказался в городе Н, даже сам не знаю, почему сюда приехал, быть может, только что мать моя отсюда родом была, – Денис договорил, а после, присев на кровати, закурил и уставился в окно. – Нравятся мне здешние места, этим летом два месяца здесь проработал на пасеке да в город вернулся, думал, там перезимую да в мае опять сюда приеду. Только вот в городе с каждым годом все сложнее одиночке выжить, решил я сюда вернуться, тут какая-никакая стабильность, и еда, и ночлег, да спишь хоть без опаски, а сон в моем возрасте – залог здоровья, – Денис докурил и, плюнув в стакан, затушил в нем окурок.