За чертой времени

Возле развалин постройки нашли окоп с пулеметной площадкой, и было странно: как можно было оставить такую выгодную для обороны позицию. Недавние следы ботинок, термос в нише с еще теплым эрзац-кофе, на дне траншеи стреляные гильзы, вмятые в глину. Солдат обдало близостью врагов, и они посуровели, еще больше ушли каждый в себя, замкнулись наглухо в делах и расплывчатых мыслях о самосохранении. Стоя на коленях, они без передышки принялись окапываться поодаль от полуразрушенной каменной стены.

В укромном тупике траншеи Видов стоял над душой двух связистов, возившихся с проводами и телефонным аппаратом. Тут и вовсе не выветрился, был свеж и бил в нос чужой отвратительный дух, и Вилов, напружинившийся до отказа, то и дело нервно выглядывал из траншеи — все ли торопятся зарыться. Он рассчитывал на худшее: если это место занимало боевое охранение, то «они» обязательно сюда возвратятся, и наверняка с подкреплением. Почему же окопы брошены? Ловушка? Вроде не похоже.

Начало сереть, светлеть вокруг, сквозь пелену проступили контуры кустарника в прогалине, ведущей к селению, отсветы взрывов выхватывали из молочной пустоты ломаный верхний край каменной стены, каски, саперные лопатки, спины копошащихся солдат, — но мгла еще держалась, только заметно разбавлялась верхним светом и перемещалась.

Немец забормотал, и все опасливо обернулись к нему: он одной рукой показывал на кусты, вертел головой, обращаясь поочередно то к одному, то к другому солдату. И только когда Петруха, спрыгнув к нему, в секунду заткнул ему рот кляпом, связал руки по швам, чтоб больше не голосил и не пытался убежать, — все обратились в ту сторону, куда немец махал рукой. Там, рядом с кустами, торчали не срезанные осколками деревца — задранные вверх окоченевшие задние ноги убитой лошади. На копыто, как на сук, нахлобучена каска, тут же висели ранец и карабин. Ничего не понятно. Додумался Лосев, присевший на корточки с краю окопа над Виловым:

— Товарищ младший лейтенант, Матвейка, а?..

— Ну, чего тебе?

— Чуешь? Кто был здесь — разбежались по домам. Наверно, эти, как их, мадьяры, или, как их там, венгры были. А может, и он, — Лосев мотнул головой на пленного, — из их компании. Вот и гыркает, чтоб пожалели. Это я так думаю.

— Но. Так, так, так. Ага. Неизвестно. Ты чего, Лосев, бледнющий? На тебе лица нет. И глаза, как челноки, бегают.

— Матвейка, товарищ младший лейтенант, камень на душе. Поверь раз в жизни. О господи, за что такие муки. Убьют меня сегодня. Не обманываю. Спаси! Дай бог тебе жизни!

— Ты зачем меня травишь? Я не Исус Христос! Как это «спаси»?

— Всевышний надоумил. Разреши своей властью конвой к хрицу. Обуза ведь. Куды его, ежели бой? А я в аккурат сдам его комбату. Не могу тут: руки-ноги трясутся, в глазах помутнело. Не солдат я.

Валов воспаленно уставился в заволоченные мутью глаза Лосева, словно тот был бельмастый, и его поразило там за пеленой, туда-сюда, вверх-вниз метались черные шарики зрачков.

«Неужели не пустит, не поймет?»

— Я не долго — к вечеру приду в себя. Отслужу вдвойне. А, сынок? Поверь, а? Догоню, вот те крест.

«А что, если меня убьют, расскажет дома: не трус я был. Да и роту, может, приведет, не заблудится».

— Как найдешь?

— Делов куча. По следу. Да тут верста с гаком. Дай бог тебе увильнуть от стрелы летящей, от пули убойной.

— Ладно, ладно. Забирай его и топай, покамест не передумал.

— Комбат на проводе, — объявил связист Вилову.

Пять дней прошло, как заняли проклятое селение, немного продвинулись еще, затем были атакованы и из низины отошли на гребень холмиков, кое-где покрытых рощицами. Отсюда пытались сбить немцев с позиций — не могли: сил не хватило. Немцы тоже атаковали батальон, но, оставив перед нашими окопами с полсотни трупов, отпятились на исходные позиции, которые с батальонного наблюдательного пункта просматривались далеко и по фронту, и в глубину, где виднелось крупное село.

Оборона была жидкая, как и у немцев, которые после недавнего контрнаступления, понеся большие потери, выдохлись, и теперь обе стороны вели артиллерийскую и минометную дуэль, и то лишь днем. Работали снайперы, и наши, и вражеские, сшибая неосторожных или зазевавшихся солдат. Но и те и другие строго «соблюдали режим»: в полдень на передовой наступала такая тишина, что на нейтральной полосе собиралась стая галок и ворон — пировать. Птицы безбоязненно разгуливали по земле, насыщались и минут за пять до конца обеда враждующих сторон улетали низом.

Локтевую связь обязан был дать правый сосед — второй батальон, до него метров триста голой местности и высота 157. Однако у соседа некого было ставить, и Вилов, принявший роту, выдвинул на высотку пулеметный расчет и сержанта, чтобы закрыть разрыв на стыке.