За чистое небо (Сборник)

Из третьего полета Владимир возвратился один. А случилось вот что. Шестерка "илов", в которой он, как и в предыдущих вылетах, был замыкающим, успешно выполнила два захода. Зенитки свирепствовали вовсю, но "илы", будто заколдованные, оставались неуязвимы. Снаряды, казалось, просто чудом не задевали их. Они в третий раз стремительно пошли в атаку. И вдруг самолет Титовича будто напоролся на невидимую преграду. Резко накренившись и клюнув носом, он беспомощно заскользил вниз. Летчик рванул на себя ручку - никакой отдачи. А земля рядом, рукой подать. Прыгать? Куда? В пекло к врагу? Титович решает бороться до последнего. Так наставлял его Белов. Он тянет ручку обеими руками, жмет до отказа на педаль и старается не смотреть на прибор высоты.

Верный добрый "ил". Он все-таки послушался его и, несмотря на страшные раны, напряг последние силы и... выровнялся.

На аэродроме приземлившийся вскоре вместе с товарищами капитан Белов сразу поспешил к Титовичу. Пять снарядов угодило в самолет новичка. Один из них покалечил и свернул в сторону пушку, другой разворотил правый элерон, третий размочалил руль глубины...

- А ты везучий, - осмотрев машину, произнес Белов. - Точно, везучий. Значит, долго будешь летать.

Комэск весело улыбнулся и спокойно так, будто ничего особенного и не случилось, сказал:

- Давай-ка, Володя, на резервный самолет, у нас ведь еще один вылет...

Вот так с тех пор и пошло о нем в полку: везучий да везучий. Владимиру потом и самому стало казаться, что он в самом деле, наверное, удачливый. Во всяких переделках доводилось бывать - выкручивался, с заданием справлялся и оставался целехоньким.

После этого рассказа Титович, вернувшись к моему вопросу, сказал:

- Вот думаю: командир полка, конечно, знал, что меня считают везучим. Но главное - он понимал, что у меня прекрасный комэск, у которого я был старательным учеником. Знал Кузнецов и то, что мне чаще других приходилось бывать в разведке.

Один против шести

Везенье в обычном понимании - слепая удача в чем-либо и только. Но Титович никогда не полагался на волю случая. Его везение - это незаурядное мастерство, находчивость, отвага, которые он неизменно демонстрировал в каждом из ста сорока трех совершенных им за годы войны вылетов. Именно за это Родина удостоила его звания Героя Советского Союза.

Однажды Титовичу было поручено заснять на пленку вражеские объекты после нанесения по ним массированного удара. В тот день штурмовой удар наносила мощная группа, состоявшая из нескольких полков. Штурмовик Титовича шел последним. Прорвавшись сквозь плотный огонь зениток, "илы" сбросили бомбовый груз и, торопливо развернувшись, направились к дому. Только после этого наступил черед Титовича.

Владимир вывел машину на боевой курс, включил аппаратуру. И в этот самый момент он услышал голос стрелка Волкова:

- Командир, на нас заходит пара истребителей.

- Отбивайся, не жалей патронов, - ответил Титович.

Волков понимал, что при фотографировании самолет должен идти строго по прямой и, следовательно, командир не мог ему помочь маневром. Оставшись с глазу на глаз с двумя фашистскими стервятниками, сержант не дрогнул. Хлесткими очередями он заставил истребителей отвернуть в сторону. Успешно отбил стрелок и вторую атаку. Тем временем Титович закончил фотографирование и, не медля ни секунды, бросил самолет к земле, на спасительную предельно малую высоту.

Обозленные неудачей фашисты продолжали настойчиво наседать на штурмовик. С бреющего полета сержант Волков хорошо просматривал всю заднюю полусферу, внимательно следил за воздухом.

- Вижу еще пару, командир, - голос стрелка оставался ровным.

Волков ничем не выдал волнения, когда сообщил Титовичу, что их уже преследует шесть вражеских истребителей. Он в сердцах чертыхнулся только чуть позже: у него заело пулемет.

Теперь вся надежда на пилота. И он не подвел. Меняя высоту, на предельной скорости прижимаясь к вершинам деревьев и кидаясь из стороны в сторону, штурмовик уходил от атак вражеских истребителей.

Летчик применял маневр в тот самый момент, когда в нацеленных на "ил" вражеских стволах закипал огонь. Не раньше и не позже. И трассы вспарывали воздух там, где уже не было самолета.

Так повторялось множество раз в этом тяжелом изнурительном бою. И только однажды прицельная очередь зацепила штурмовик. Она прошила масляный бак. Горячая липкая жидкость хлынула в кабину.

- Плохо, командир? - опять же удивительно спокойно спросил сержант Волков.

- Течет маленько, - также спокойно ответил Титович.

Они летели над своей территорией. Вражеские истребители, напоровшись на меткий огонь наших зенитчиков, наконец отстали. Но положение экипажа оставалось сложным. Давление масла падало на глазах и приближалось к нулевой отметке, а температура быстро росла. Двигатель мог сдать в любую секунду.

Но он выдержал, не сдал. А точнее, двигатель остановился, когда машина уже коснулась колесами аэродрома. И опять разговор: "везучий Титович, двигатель мог ведь отказать и минутой раньше".