За чужой счет

Как раз тогда, оставшись без денег из-за этой необдуманной покупки духов, стараниями электромеханика Сатикова и образовались «лишние» три рубля, Мелочь, конечно, но все же деньги. И похоже, что предприимчивый электромеханик может их добыть гораздо больше. Наверное, и делает это, только без нее. Делает и посмеивается над ней точно так, как та благополучная разодетая кассирша из гастронома…

Голос Сатикова вернул Фуркову к горке монет, лежавших на столе.

— Ты очень долго думаешь. Я спрашиваю: пополам?

Не глядя ему в глаза, неожиданно для себя Фуркова сказала:

— Пополам так пополам. Акт составлять — только время терять, поздно уже…

Термин «преступление» происходит от слова «переступить», то есть перейти через какой-то рубикон совести, борений с собой. Через границу дозволенного законом.

По-разному, с разными чувствами и отношением переступили эту границу электромеханик Сатиков и контролер-кассир Фуркова.

Сатиков это сделал без всяких угрызений совести. К двойной жизни (показной — на виду у всех и скрытой от других и даже близких людей, полностью подчиненной своекорыстным интересам, жадности, накопительству) он привык давно. И на прежней работе — в Ленэнерго, и на последней — станции метро «Площадь Александра Невского» его считали исполнительным, добросовестным работником. Он никогда и никуда не опаздывал, не совершал нарушений трудовой и производственной дисциплины, не чурался общественной работы, был в свое время секретарем комсомольской организации, на станции «Площадь Александра Невского» — членом партийного бюро, возглавлял добровольную народную дружину. Семья для Сатикова тоже была лишь прикрытием, фасадом «порядочной» жизни. Для посторонних глаз и ушей — он семьянин, каких не сыскать. Не пьет, не курит, на жену и дочь голоса не повысит. И увлечения у него самые невинные — радиотехника, музыка.

Таким его считали все, кто знал. Таким он хотел казаться. Но Сатиков был совсем другим. На суде его жена скажет слова, которые вроде бы и ничего не объяснят, но в то же время приоткроют в характере, поведении, нравственном облике Сатикова очень многое. А скажет она так: «Со дня свадьбы живем тихо, спокойно, забыла я уже, что зовут меня Тамара, так как Сатиков лишнего слова не скажет. Не пьет он, не курит, считает себя очень умным человеком… Хвалить его не за что и ругать — грех. Тошно мне стало от такой жизни, просили мы с дочерью оставить нас — отказался. Вот и живем вместе, как два чужих человека, но супружеские отношения поддерживали, так как моя мать сказала: „Не пьет, не бьет — вот и живи”».

Это не оговор, не напраслина. Это тихий крик, это стон в подушку глубоко несчастной, по натуре доброй и безответной женщины. Схваченный за руку с поличным, подавленный крушением своих планов тайного обогащения, Сатиков в минуты откровения скажет следователю: «Жене со мной тяжело, с ней я мало общаюсь. От техники она далека, и я с ней о работе никогда не говорю. Есть у меня собака, которую очень люблю и уделяю ей внимания больше, чем жене».

Став физически зрелым человеком, Сатиков остановился где-то на дальних подступах к зрелости нравственной. Ему не дано было познать ни великодушия и прямоты мужской дружбы (в друзьях у него никто даже не значился), ни окрыляющей мужчину любви к женщине (женился потому, что так удобнее, проще жить), ни радости отцовства (к дочери относился так же, как и к жене). Эта дебильность чувств, эта глухота души ничуть не угнетала его, скорее наоборот — освобождала от лишних забот и волнений, была микроклиматом его гипертрофированного эгоизма.

Полюбовный раздел с контролером-кассиром шести «лишних» рублей Сатиков сделал с одной-единствен-ной целью: проверить, готова ли Фуркова стать сообщницей в хищении пятаков из автоматических контрольных пунктов станции. Одному ему было не справиться с этой задачей. Технически он ее продумал и тайно опробовал: переделанная им плата управления АКП позволяла отключать счетчик пятикопеечных монет и таким образом накопить в бункере неучтенную сумму денег. Но изъять их оттуда и присвоить без соучастия Фурковой он не мог: выемку пятаков, обработку их на счетной машине ведет контролер-кассир.

После согласия Фурковой на раздел пополам шести рублей Сатиков понял: никуда она не денется, пошла на сделку с совестью один раз, не откажется и второй. Однако до поры до времени он решил не пугать ее, предлагая ей поживиться небольшими суммами.

Так продолжалось месяц. Переделанная плата управления одним автоматическим контрольным пунктом давала возможность, не вызывая особых подозрений, скрыть от учета тридцать — сорок рублей. Утаивать больше этого Сатиков боялся. Понимал, что значительное сокращение выручки на каком-то одном АКП может вызвать подозрение.